— Если бы не твой клинок, Сев…
— Оба растяпы, — улыбнулся барон. — Если бы не наши клинки, обглодали бы нас тогда на перевале.
Старые друзья обнялись. Окомир подхватил со стола свиток. Опустился в старое кресло. Протянул:
— Давно тебя не было, малец. Всё по бабам? А?
Севериан улыбнулся дружеской подначке.
— Поди фрейлинки-то ничего? А?
Севериан скупо отшутился:
— Цветут, Окомир, — любимая подначка старого друга. Какой с неё спрос. Позубоскалить? Но рассказывать где был полседмицы…
— А-а, не хочешь, не говори, малец. Вот. Тебе от барона Горвирка.
— А?..
— Да-да, — махнул рукой старый вояка, — отправил я к нему три десятки, отправил. И бастард его, как ужаленный прилетел. Эк ты его допёк.
Окомир показал рукой на кресло и Севериан опомнился. Опустился в кресло, вскрыл печать выжившего из ума барона на свитке. Пробежал глазами корявые строчки… Суммируя витиеватое словоблудие, выведенное плохо оточенным пером в дрожащей руке получалось нехитрое: «Хочешь четвертовать, четвертуй. Дела нет». Добрый папаша. Хоть и о бастарде.
Окомир прогудел:
— Малец весь трясётся. Говорить с ним будешь, сынок?
Душа взовьётся к небесам,
Душа взовьётся к небесам,
Севериан определил бастарда в стражу восточных врат, туда же отправил выделенную для солидности отпрыску стариком-бароном десятку. Окомир подписал их подорожную, и толпа приезжих нехотя побрела к складам за новыми стёганками, мечами, припасами в путь. А Севериан закончил обсуждение текущих дел со старым другом, попрощался и вышел из казармы на свежий воздух. С наслаждением потянулся — вторые сутки без сна. Позёвывая, барон поскрёб щетину на щёках. Взобрался на Рэма и верный конь понёс клюющего носом мастера королевской стражи домой…
…Рэм мерно стучит копытами. Покачивает седока. Мимо неторопливо плывут позолоченные вывески купеческих лавок, лотки торговцев, таверны, толпа спешит на рынок и с рынка: мужичонка пыхтит навстречу — толкает скрипучую тележку с визжащими поросятами, молодуха козу волочёт на верёвке, ребятишки под блеянье вцепились в корзину с гусём и подначивают друг друга, кто за него два медяка сторговать сможет. Полуденная толпа смеётся, бурлит, гикает — щурится от слепящих солнечных зайчиков стрелами бога Солнца разлетающимися с витражных стёкол домов. Обдаёт запахом свежего сена. Айраверт давно позабыл, что такое война. Нежится в широкой равнине. Утопает в цветах. Смотрит на приветливые улыбки людей.
— Господин! — выдернул Севериана из дрёмы весёлый оклик. Мальчонка схватился за стремя, уставился хитрющими глазками, — господин! Господин, дайте медячок, страсть как на бродячих акробатов посмотреть хочется.
Севериан усмехнулся:
— Почему медячок? Три же?
Паренёк шустро вскинул руку и разжал кулачёк, гордо продемонстрировал два медяка. Признался:
— Медячка не хватает, я в лавке за седмицу уже два заработал.
Севериан усмехнулся. Выудил из поясного кошеля медячок, и парень со звонким хлопком поймал монетку. Крикнул:
— Благодарствую, господин!
Мальчонка растворился в толпе, а Севериан пришпорил Рэма — быстрей бы домой…
Тем временем в кабинете короля раздался стук в дверь. Яромир третий поудобней устроил ноющий от долгого сидения зад на набитых пером подушках широкого кресла, оторвал взгляд от заклинаний на страницах старой книги в отделанном кожей железном переплёте и буркнул:
— Кого принесло?
Махагоновая дверь бесшумно приотворилась. В полосу света высунулась лысая голова старика Ворана и король поманил пальцами:
— Входи, входи… НУ?!
Воран втянул голову в плечи. Доложил:
— Ваша супруга, мой король.
— Свой король, — по привычке буркнул под нос суверен, но глаза на лоснящемся от сала лице забегали, будто вспоминая, о чём речь. Буркнул: — Что супруга?