Севериан спохватился:
— Что?
«А ну брысь из моей памяти… Мира! Как ты это сделала?!»
Камин и свечи потухли. Мрак плотным куполом накрыл всё вокруг, и только нежный голос шепчет Севериану:
«Спи… Спи-и-и, доблестный рыцать»
А в городе окрылённый счастьем Шарцу притащил свой труп на Торговую площадь. Где ещё искать новое тело, как не на людных улицах? А торговые ряды — толчея. Кто зелень к хозяйскому столу присматривает, кто отчаянно торгуется за свежую головку ароматного сыра с лесными орехами; вопли зазывал разносятся над головами и чепцами и, отражаясь от черепичных крыш, уносятся в ясное небо. Да, хорошая погода — это прекрасно! Но не для Шарцу: измотанный разлагающимся телом дух уже почти отчаялся, но госпожа воскресла! Конец проклятому амулету на её шее! Можно найти новое, живое тело! Кого бы тут выбрать?
Шарц повертел головой в толпе. Почувствовал, как по поясу скользнули чужие пальцы в поисках кошеля. Ухмыльнулся. Убрал от глаз засаленную рыжую прядь и резко обернулся, скорчив гримасу — неудачник-воришка мигом растворился в толпе. А игривый дух призадумался: кого бы выбрать, чтоб внимания не привлекал и к госпоже поближе… Может вот того грузчика, что у амбара на телегу мешки муки сноровисто таскает?.. Не-ет, — отмахнулся Шарц. Уж больно морда похожа на любителя перебродившего кваса. А ты чего косишься, старик? Мой труп воняет?
Шарц протиснулся к лотку с мясом, поводил носом: «Да, здесь пахнет правильно — трупный запах перешибает!» Присмотрелся к бойкой хохотушке в теле, пятернёй придерживающей чепец. Вот уж где тело! Но как торгуется, а?! Мясник пыхтит, свою цену гнёт, но ещё чуть-чуть и отдаст свиную ляжку задаром. Вон сколько толпы ему шутками собрала… или… Шарц осторожно коснулся мыслей мясника и понял, что он заодно с хохотушкой. Они так внимание покупателей к своей лавке переманивают. Да и женщина, — отмахнулся Шарц, — ещё и простолюдинка. Это же сколько работы, да и если ночью охотиться? Не-ет. — Шарц поразмыслил и решил, что ему нужен здоровый крепкий парень. Чтоб и обязанностями не обременён и за себя постоять силы хватило. Но не у лотков же мясника среди звонких хозяюшек его подыскивать?
Шарц протиснулся из крикливой толпы от прилавка и побрёл в шумящей зазывалами толчее, то и дело осматриваясь, натыкается на вмиг леденеющие взгляды. Сам себе кивает, — Да-да, смердящий мел-доходяга, не любите, знаю. — Эту мысль ему уже доходчиво втолковали ночью трое на кладбище. Да так доходчиво, что два сломанных ребра похрустывают при каждом шаге, а труп уже не поддается лечению. Ночью Шарц горько выл на луну, прерываясь поеданием тех троих — жилистых, кислых. Желчные трусы… И чего я им сделал?..
Шарц опять вскинул взгляд от брусчатки и насторожился — этот пойдёт! У дверей таверны под навесом за одним из столиков устроился смутно знакомый белобрысый крепыш. Успокаивает девицу в серо-коричневом платье.
Шарц подгрёб поближе. Привалился к стене за коновязью и, поглядывая на белобрысого, задумался: «Где-то я тебя видел?»
Тем временем на другом берегу Долгары в западном крыле старой крепости белокурая фрейлина Зорица в одной исподней рубахе украдкой вздыхает по объятьям принца и всеми силами помогает её величеству принимать ванну…
Королева высунула ножку в белой пене из огромной золочёной морийской ванны и мечтательно улыбнулась; распорядилась:
— Я должна быть готова к закату.
— Да, ваше величество, — кротко ответила Зорица и принялась усердно и бережно водить губкой по светлой коже королевы. Как же морийки обожают тёплые ванны! Готовой к закату. — Конечно, ваше величество.
— Своё величество, — передразнила мужа королева. Зачерпнула пену на ладошку. Повертела перед глазами, размазала её по подбородку и хихикнула, глядя на фрейлину, — своё величество.
Обе Зорицы залились звонким смехом. Только пушистые кроны у распахнутого настежь окна третьего этажа не позволили любопытным глазам увидеть, как королева поднялась из пены в полный рост, а фрейлина откинула взмокший локон и принялась за спину и бока королевы. Мочалка побежала по лишённой родинок коже, сползла на крутые бёдра, а королева поймала отражение мечтательного взгляда фрейлины в золочёном боке ванной. Спросила:
— Что?
Зорица смущённо потупилась, опустилась на колени, плеская мочалку в пене, и принялась за августейшие голени.