В ту пору настали для саамов лихие времена. Пришла на их землю с северного моря вражья сила — чудь белоглазая. Плывут чудины в лодках большим войском. С виду будто люди, а на голове шлем с рогом и глаза белые — мимо смотрят. Кого не увидят, грабят и убивают.
Ушли саамы в лесную чащу, вырыли себе землянки, чтобы чудь их не нашла, и стали жить. Охотники залезли на елки дозор несут. Сидят так Ярашка с Чаклей на еловом суку, вдаль смотрят и видят, далеко-далеко по реке лодки плывут, а в лодках чудинов видимо-невидимо. Не успел Ярашка глазом моргнуть, как Чакля соскочил на землю и побежал навстречу лодкам.
Увидал его Чудьжерве, предводитель вражьего войска, вылез из лодки, спрашивает:
— Ты кто?
— А кто ты? — переспрашивает Чакля и смеется.
— Я — Чудьжерве.
— Чудьжерве — я! — хохочет Чакля.
«Вот оно как! — думает Чудьжерве. — Выходит, парень с нами заодно!»
— Скажи мне, — говорит, — где саамское войско? Там, там или там, — и показывает прямо, направо и налево.
И Чакля показывает:
— Там, там и там саамское войско!
Подумал Чудьжерве: «Много войск у саамов и прямо, и направо, и налево. Как бы их победить?»
Разделил он своих чудинов на три отряда, один послал направо, другой налево, с третьим на месте остался. Решил: как побьют чудины саамов справа и слева, все вместе вперед двинутся. Чакле Чудьжерве велел:
— Иди, правому отряду дорогу показывай!
Вел, вел Чакля отряд и завел в гиблое болото. Он маленький, легкий, по кочкам скачет, а чудины большие, тяжелые, их трясина за ноги схватила, идти не пускает. Они вырываются, а их все глубже затягивает. Сосет трясина, чавкает, так с макушкой и засосала. Одни шлемы рогатые торчат.
Отломил Чакля один рог, под печок спрятал и побежал к Чудьжерве. Тот спрашивает:
— Богатую добычу взяли?
— Взяли богатую добычу! — отвечает Чакля и смеется.
— Теперь левому отряду дорогу показывай!
Вел, вел Чакля отряд и привел в дремучий лес. Там саамы на елках сидели. Махнул им рукой Чакля — стрелы со всех сторон полетели. Смотрят чудины вверх — откуда стрелы летят? А охотники бьют их, как зверя. Побили всех чудинов, пустые шлемы валяются.
Отломил Чакля еще один рог, под печок спрятал и вместе с Ярашкой пошел к речке. Ярашка в кустах притаился, а Чакля побежал к Чудьжерве.
— Ну, — спрашивает Чудьжерве, — всех побили?
— Побили всех! — засмеялся Чакля и бросил к ногам Чудьжерве оба рога.
Понял все Чудьжерве, разъярился, кричит чудинам:
— Бросайте его в реку! Пусть потонет.
Схватили два чудина Чаклю и в речку бросили. Тут видят все: стоит он на берегу, смеется, а оба чудина ко дну пошли.
— Голову ему рубите! — кричит Чудьжерве.
Рубанули чудины мечом, трем своим головы снесли, а Чакля живой стоит, смеется.
— Вяжите его! — кричит Чудьжерве.
Вяжут чудины Чаклю, а его будто нет — друг дружку связали.
Оробел Чудьжерве, думает: «Надо бежать из земли саамской».
Велел он садиться чудинам в лодки. Поплыли они через пороги и волоки к малому островочку, к большому водопаду. Тут ночь наступила. Вылезли чудины на остров, костры разожгли, ночлег устроили. И не чуют, что подкрались Чакля с Ярашкой и все лодки между собой связали. Сели утром чудины в лодки. Тут подул ветер и погнал лодки по широкому разводью прямо в пучину водопада. Разбились все лодки в щепы, и чудь пропала.
Пошли Чакля с Ярашкой домой. По пути увидел Чакля родную елку, заглянул в дырку под нею и стал с Ярашкой прощаться. Попрощался и ушел под землю.
Больше его Ярашка не видел. Однако все знают — если стрясется беда с саамом, чакли всегда придут, помогут. Как родные братья.
Тала-Медведь и великий колдун
Повадился Тала-Медведь вокруг стойбища ночью шататься. Ходит-бродит тихо-тихо, голоса не подает, за камнями таится-выжидает: авось глупый олененок от стада отобьется или щенок за стойбище выскочит, а то и дитя человеческое выйдет. Медведю все — пожива.
Однако как ни таись, а следы на снегу остаются — куда их денешь? Увидали матери те следы, говорят малым детям:
— Не смейте допоздна при луне с горки кататься. Тала-Медведь близко. Схватит, в свою тупу унесет, на обед задерет.
Так разве ж неслухи материнское слово слушают? В одно ухо вошло, в другое вышло.
Поздно. Луна взошла, а они все с горки на санках катаются.
Вылез из-за камня Тала-Медведь, раскрыл свою кису — кожаную суму, растопырил ее поперек дороги, а сам в тени залег.
Покатились санки с ребятами с горки, да со всего размаху в медвежью суму влетели! Выскочил Тала, захлопнул затворки, взвалил суму на плечи и пошел домой. Идет, пыхтит, радуется: