Женщины слушали и выкладывали шерсть, пока высота не достигла пяти сантиметров. Проверив, все ли правильно выполнили ученицы, старушка пальцем прошлась по всей плоскости, ткнула в нескольких местах и попросила добавить шерсти. Затем женщины с двух сторон стали скручивать материал. Перекинув нижний край ткани на скрученное полотно, они аккуратно его вновь размотали, и, к удивлению Катерины, вся шерсть оказалась внутри одеяла.
— А теперь нужно правильно пришить ткань, чтобы шерсть не гуляла внутри, — продолжила урок бабушка Полина. — Девчата, еще раз проверяем, как лежит шерсть. Если вам не нравится какое-то место, поправьте его и начинайте пришивать.
Старушка поставила двух женщин с краю, и они начали шитье вдоль кромки будущего одеяла, Катерина бы сказала — по периметру. Затем стежок за стежком по два сантиметра стал вырисовываться узор: елочка, ромбы, прямые линии.
— Красота-то какая! — воскликнула Катя.
— Красота — дело второе. Эти стежки скрепляют шерсть, чтобы она не скомкалась, не свалялась. Только так получится хорошее одеяло, которому не будет сносу, — улыбнувшись, ответила бабушка Полина.
Глава 21
— Барин, — окликнул Прохор хозяина, высунув голову в дверной проем, — там родители Софьи Алексеевны прибыли, поговорить хотят.
— Зови. Не держать же их в гостиной, пока я делами занимаюсь.
Невысокого роста худощавый мужчина со светлыми волосами зашел в кабинет, за ним следовала жена — хрупкая забитая женщина, не смеющая мужу ничего сказать поперек.
Семен поднялся и вышел из-за стола приветствовать тестя и тещу.
— Добрый день, Алексей Феофанович, Елизавета Александровна. Прошу, располагайтесь, — пригласил посетителей. Он заранее поинтересовался у Прохора, как зовут родственников.
Управляющий уже ничему не удивлялся. Лекарь предупредил, что у барина потеря памяти, и сколько это продлится — неизвестно.
Тесть сел на диванчик, рядом опустилась его жена.
— Как вы себя чувствуете, Владислав Парамонович? — поинтересовался Алексей Феофанович.
— Благодарю за беспокойство, сейчас намного лучше, — ответил хозяин дома, садясь на свое место. — Вам подготовить комнаты? Погостите?
— Нет, дорогой зять, надолго не останемся. Сами понимаете, работы сейчас много, не уследишь — и крестьяне что-нибудь да наворотят. Мы по другому вопросу.
Мужчина замолчал, видимо, не зная, с чего начать разговор, а женщина всхлипнула.
Семен не торопил. Он предполагал, что речь пойдет о его умершей супруге — странно все же было говорить о незнакомой женщине и называть ее женой, — но ошибся.
— Владислав Парамонович, хотя ваш брак и договорной, вы с Софьюшкой ладили и жили душа в душу. Никто о вашей семье плохого не скажет. Да и вы пострадали только оттого, что спешили домой, узнав о несвоевременно начавшихся родах.
— Что вы хотите сказать? — Семен нахмурился.
— Отдайте нам Катеньку, Владислав Парамонович, Творцом прошу! Заклинаю вас, отдайте дитя! — разревелась женщина. Муж взял ее за руку и слегка сжал, стараясь успокоить.
— Это моя дочь. Почему я должен ее отдать? — холодно спросил хозяин дома.
— Слухи до нас дошли, что девочку голодом морили, и она уже на последнем издыхании была, когда вы это заметили. А у нас Катеньке ни в чем не будет отказа. Творец нам дал только одного ребенка, так пусть хотя бы ее дитя порадует нас на старости, — быстро произнес тесть, видимо, боясь, что зять перебьет.
— Вы женитесь, как наша кровиночка с мачехой уживется? У вас еще детки народятся, и окажется Катюшка в семье лишней, — добавила Елизавета Александровна.
— Лишних в семье не бывает, — отрезал Семен. — Это мой ребенок, и я ее никому не отдам. А по поводу женитьбы спешу вас успокоить: пока даже в мыслях подобного нет. Теперь расскажите, кто сообщил о кормилице?
— Значит, все же правда. А я надеялась, соврали злые языки, — прошептала теща. — Разговоры промеж крестьян идут, так и до наших ушей дошло.
— Не стану скрывать, как только Софья Алексеевна умерла, тут же пригласили кормилицу. Я еще не мог вставать, но узнал чуть позже, что у нее хватало молока только на собственного ребенка, а моя дочь оставалась голодной, — глаза барона сузились, на скулах заиграли желваки. — Крестьянку наказали. Розгами не били — какой бы дрянью ни была, она кормящая мать, — а мужа плетьми отходили. Выяснилось, что он знал обо всем, но ради денег запретил жене говорить о недостатке молока. Сейчас бывшая кормилица ухаживает и за дитем, и за мужем, а рядом с Катюшей другая женщина. Ребенок у нее умер сразу после родов, — Семен помолчал и непреклонно заявил: — Я не против ваших встреч. Приезжайте в гости, общайтесь, как-никак вы ее бабушка и дедушка. Но Катюша останется со мной. Это мое последнее слово.