- Он прав, не различают, - ответила она. - Только сегодня мы не будем говорить о птицах, Грыт.
Через час или два, а может, через пять часов, усталый и мокрый, он открыл глаза. Молча глянул на Хозяйку: она сидела, наклонив голову. Вокруг рта залегли скорбные морщинки, из всегда строгой прически выбились пряди. Седые... седые пряди...
- Прости, - шепнул Грыт, словно был виноват в том, что у нее снова ничего не вышло.
- Ты совсем не помнишь своих снов, и прошлого словно никогда не было. - Подняв печальные, совсем обыкновенные серые глаза, устало шепнула она. - Я не могу ничего увидеть. Эта стена слишком крепка.
Ему вдруг захотелось взять её за руки, прижаться щекой к тонким, сухим пальцам. Сказать: не грусти, все будет хорошо. Он замер, пораженный собственным порывом, а еще больше тем, что Хозяйка слабо улыбнулась в ответ.
- Мы попробуем еще, но попозже, - пообещала она. - Может быть, получится.
"Ложь в утешение, - понял он. - Ничего не получится, не может получиться. Просто... не судьба. Прав был шаман Долгой Ночи".
Хозяйка покачала головой, хотела что-то сказать...
- А ты скажешь свое имя? - неожиданно для самого себя спросил Грыт.
Она замерла. Солнце померкло, в комнате повеяло морозом. Несколько секунд казалось, что сейчас он узнает, что такое гнев Хозяйки ветров, и путь его завершится.
- Когда-то меня звали Шуалейдой, - прошептал северный ветер.
"Шуу..." - отозвались далекие лавины, взметая снежную завесь.
"Шууу..." - вторила волна наводнения, сметая бумажные дома и игрушечных человечков.
- Расскажи, - слово вылетело облачком пара и упало изморозью.
Ему стало безразлично, убьет его разгневанная колдунья, или нет. С ледяной жабой в груди не перейти горы и не пережить зиму. А узнать правду, пусть не о себе, пусть о чужой легенде... Ведь всю жизнь он только и делал, что находил легенды и узнавал правду.
- Когда-то меня звали Шуалейдой, принцессой Валанты, - начала она, откинувшись на спинку кресла. - Когда-то я верила и любила. Когда-то любили меня... Я родилась Сумрачной. Ты же знаешь, что такое Сумрачные маги? - бледные узкие губы скривились в усмешке. - Сумасшедшие. Свет и тьма рвут нас на части. Боги играют нами. Но я самонадеянно верила, что человеческая воля что-то значит. Ничего подобного, Грыт. - Шуалейда выпрямилась и посмотрела на него: молнии и ураганы бурлили в её глазах. - Боги не прощают ошибок, боги не прощают неповиновения.
Грыт вздрогнул, вспомнив злой смех Хсы...
- Ты тоже встречался с ними. Потому ты здесь, Грыт. Чтобы научиться смирению и покорности. Научиться ценить, что имеешь, и не требовать большего...
Хозяйка замолчала. Теперь она казалась ледяной статуей Печали. Гнев, что сметал города, был в прошлом. Остались лишь пепел и отчаяние.
За окном завывал буран. Впервые - настоящий буран Грозовых гор, не иллюзия. Буран, порожденный природой.
Грыт тихо поднялся и вышел: не место смертному там, где великие маги говорят с богами.
14
Следующие дни были полны тоской, одиночеством и болью. Грыт кашлял, выплевывая кусочки легких, каждый вздох отдавался ломотой и рвал горло. Грыт искал веселых мальчишек и не находил: они наслаждались свободой на далеких островах, где никто не наденет на них ошейник. Он ждал в кабинете Хозяйку, но она не приходила. Он листал книги, рассматривал картины, изо всех сил желал посмотреть на море - но башня больше не показывала иллюзий.
Нежданной радостью стал найденный в библиотеке хмирский го-дань, такой же, как случайно достался ему еще в степях Тмерла-хен. Грыт перебирал струны, вспоминая груду трофеев, наваленных на землю перед идолом Хсы, торчащий оттуда странный толстый лук с тремя медными тетивами и смех жреца, объясняющего, что это не оружие. Тогда еще Грыт научился извлекать из струн будоражащие душу звуки.
Грыт умирал. Нет, он не жалел себя и не сетовал на несправедливость. Зачем? Он прожил отличную жизнь, полную приключений и легенд. В поисках памяти повидал десятки стран, говорил с оракулами и мудрецами, любил прекрасных женщин. А ведь мог навсегда остаться в нищих степях Тмерла-хен, не увидеть ничего, кроме бесконечной травы и табунов. Боги были милостивы, подарив ему не только испытания, но и радости. Те два года с Басьмой... если бы он остался! У них был бы сын, и еще десяток-другой лет спокойного счастья. Правда, тогда бы он не узнал имени легенды.
Последняя мечта, заведомо несбыточная, поманила обещанием мира и покоя. Вернуться домой, в Сашмир. Да, он готов назвать дом Басьмы своим домом, готов остановиться и забыть о поисках. Забыть горько-сладкие слезы снов - единственное, что от них осталось. Но, но... ледяная жаба уже глотнула мороза и росла, вытесняя дыхание.