-- Ну вот, теперь все и ладно. Еще волосы приберем, никто и не догадается, – в руках Барб держала нечто…
Пожалуй, это можно назвать чепцом. Только это не те кокетливые чепчики с кружевами, которые я видела в исторических фильмах. Больше всего головной убор напоминал большой неуклюжий берет с широкой складчатой рюшью.
-- Зато этот чистый и без крови – ответила Барб, уловив мой безрадостный взгляд.
Глава 8
В каюте она подвела меня к тому самому узкому шкафу и распахнула обе створки. Это было довольно широкое ростовое зеркало, вмурованное в стену. Я не сразу сообразила, что угловатая девица – это и есть я.
Почти машинально подняла руку и стянула с головы грязную тряпку, бывшую когда-то чепчиком. Волосы над ухом слиплись от крови в жесткий колтун. Впрочем, все это не важно – я с любопытством разглядывала новую внешность. Робко потрогала прямой, но чуть длинноватый нос, провела пальцем по очень красивым бровям, присмотрелась – глаза каре-зеленые с темным ободком по радужке, ресницы в меру длинные и пушистые, а вот щеки – ввалились. Оценила узкое лицо и четкий маленький подбородок и подумала: «Твердая четверка!».
Пожалуй, в той жизни, с внешностью мне повезло немного больше. Я была довольно красивой, но и эта внешность не вызвала у меня отторжения. Из зеркала на меня смотрела молодая растерянная девушка, которую нужно просто хорошо кормить и одеть в нормальную одежду.
Барб между тем придвинула к зеркалу один из стульев и подала мне в руки деревянную расческу с редкими зубчиками – волосы у меня густые, хорошего каштанового цвета, но слиплись от пота и грязи, а местами и спутались в неряшливые комки.
-- Вы, барышня…
-- Барб!
Она тяжело вздохнула и поправилась:
-- Элиз, ты поживей давай, а то эта проснется… -- кивок в сторону кровати, – раскричится, что ее расческу взяли.
Ужас какой-то, в этом мире у меня нет ни собственной расчески, ни зубной щетки, ни…
Впрочем, ныть бесполезно, вряд ли высшие силы, если таковые существуют, вернут меня назад. Скорее всего, меня уже некуда возвращать – прежняя я умерла. Если время в мирах совпадает, меня уже, скорее всего, кремировали. Мысль о кремации здорово отрезвляла, я вздохнула и принялась разбирать спутанные пряди.
Провозилась почти час, а вот потом дела резко закончились.
За это время Барб успела хозяйственно сложить на кусок какой-то сероватой ткани пару чистых рубашек из сундучка горничной баронессы, мотушку грубого кружева или тесьмы (я даже не разглядывала) и довольно нелепый фартук из небеленого полотна. В фартук она завернула, как большую ценность, крупный кусок серого мыла, пояснив:
-- Кто бы мог подумать, что этакое у нее найдется! Я-то всю жизнь простым мылась, а эта, гляди-ка блюла себя, как барышня какая.
Особых восторгов по поводу мыла я не разделяла – оно напоминало что-то среднее между обычным детским и хозяйственным, но отношение Барбы к невзрачному куску четко давало понять: здесь это дорогая штука. Узел она связала довольно крепко и подсунула мне под ноги, это и было все имущество, с которым я вступала в новую жизнь.
Расчесанные волосы пришлось свернуть в «улитку» и упрятать под чепец, который обезобразил меня довольно сильно. Лицо стало выглядеть грубее и глупее, удлинился нос, и глаза, полуприкрытые теперь падающей ниже бровей рюшью, казались тусклыми и крошечными. Это было неприятно, раздражающе, но, к сожалению, правильно. Я нахожусь на корабле пиратов, и чем уродливее я выгляжу, тем больше шансов выжить. Страх – хороший учитель.
От рассвета прошло не больше часа, когда послышался шум и громкие крики, судно тряхнуло раз, другой, и я думаю, мы отплыли от причала. Через пару часов, когда я уже совсем измаялась от безделья, за дверями забрякали – нам принесли завтрак и чистую воду.
Баронесса все еще похрапывала, поэтому мы вдвоем с Барб поели спокойно, хотя и не очень вкусно. Водянистая овсянка, пригоревшая и несоленая, и кусок отварной рыбы. Порцию баронессы Барб прикрыла салфеткой, хотя я не представляю, как эту дрянную кашу можно будет съесть холодной.
Разговаривать мы старались тихо, чтобы не разбудить нашу скандалистку. За время беседы я узнала, что страна, в которой нам предстоит прожить ближайшие три года – называется Англитания, и забеспокоилась:
-- Барб, а как же мы будем говорить, если мы англитанского языка не знаем?
-- Да понять-то их можно, говор хоть и непривычный, а от нашего не так уж сильно и отличается, – беспечно махнула она рукой. – Вы же вон с Андрэ разговаривали, завсегда все понимали. А он родом из этой самой Англитании и есть.