Йохан, уже отмытый и накормленный, неуклюже переминался с ноги на ногу, стоя перед бароном, изо всех сил стараясь угодить.
-- А меня-то не помните, господин барон?! Я тогда совсем мальцом был, когда вашего Бейда на лугу собаки напугали… Мы тогда ещё вдвох с вами ловили его.
-- А ты, Йохан, как здесь оказался?
Парень помялся, выбирая слова поаккуратнее:
-- Так это, батюшка ваш как помер, баронесса хозяйствовать стала. Оченно она народ налогами прижимала…
Йохан помолчал, как бы вспоминая, и добавил:
-- Видать Господь-то разгневался – в одно лето два пожара больших случились. Ну, тадысь народ и стал разбегаться… Ну и я тоже… А тама – известно дело, вербовщики королевские подпоили меня, а очнулся я уже матросом. Фрегат «Стремительный» -- во как. Год я отплавал честь честью, один только раз и выпороли. А тама в рейд нас отправили, да неудачно: штормом пораскидало корабли, два дня мотало, и вынесло аккурат к Таронгону. Сами знаете, главное это пиратские логово и есть…
Генри был слишком озадачен свалившимися известиями и не очень понимал, что теперь делать. Получается, барон Хоггер -- это теперь он? Это у него в родной Англитании есть титул, замок и земли?
Разговор с марджаром Арханджи вышел не из лёгких. Владыка уговаривал и даже пытался давить. Но, в конце концов, понимая, что капитан всё равно уйдет, смирился.
Несколько минут марджар сидел, перебирая янтарные бусины чёток, потом со вздохом сказал:
-- От судьбы не уйти, мой друг, ты служил мне честно, но пришло время расстаться… Я отпускаю тебя!
Как Генри ни торопился, но в Англитанию он попал только через три месяца. И ещё тридцать дней путешествовал по стране, отмечая, как воспряли земли страны за время его отсутствия. На фоне цветущих деревень, рассказы Йохана, плетущегося сейчас в обозе маленького отряда, казались не слишком достоверными. Какие пожары и разбежавшиеся крестьяне, если земли вокруг покрыты золотыми нивами, в садах ветви гнуться от груза плодов и стада разнообразного скота пасутся почти у каждой деревни?
***
Сейчас, имея уже двадцать девять лет отроду, новый барон Хоггер, Генри Хоггер, сидел в родовом замке и размышлял о превратностях судьбы, глядя на весело потрескивающий в камине огонь.
Родные земли встретили его почти полным запустением. После пожаров никто и не подумал восстанавливать деревни – народ действительно разбежался. Как заявил какой-то смазливый хлыщ, который представился барону новым кастеляном замка:
-- Ваша милость, никто же не знал, что вы приедете! Баронесса в Вольнорк уехала ещё в том месяце. А сестрёнка ваша здесь, с няньками в замке, ни в чём отказа не знает. Да вы не волнуйтесь, господин барон, я сегодня же пошлю гонца с известием к мачехе вашей.
Замок также неприятно поразил барона – везде чувствовалось изрядное запустенье. Пропали даже гобелены, украшавшие стены трапезной. Прислуги практически не было, и клочья паутины весели во всех коридорах и комнатах.
Подвалы замка пугали своей пустотой, при тётушке Джен такого не было никогда. Генри прекрасно помнил и огромные провесные окорока на крючьях под низким потолком для спасения от мышей, и большие кадки с соленьями, и корзины с укутанными в солому фруктами. Сейчас в погребе гуляло эхо, и было совершенно непонятно, как баронесса собиралась здесь зимовать.
Известие о смерти прошлой зимой тётушки Джен расстроило барона больше, чем ранее известие о смерти отца и брата. Тётушка Джен всегда любила его и баловала. И сейчас, глядя на остывшую кухонную плиту, грязь на кухне и ворчливую пожилую селянку, занимающую место поварихи, от которой пахло потом и пригорелой кашей, барон ощущал печаль: «Невозможно вернуть прошлое».
Замок был разорён целиком и полностью. Кладовая с тканями, которую услужливо открыл ему кастелян, Эдвард Гринч, была практически пуста. В отцовской спальне, где планировал теперь жить Генри, даже дубовые панели были сняты со стен. Погреб пуст. Конюшни пусты.
Единственное место в замке, которое не просто сохранилось в целостности, а было изрядно улучшено, находилось в комнатах баронессы. Присвистнув от удивления, Генри осмотрел новую изящную мебель с золочёным рисунком, дорогущий ковер на полу и вазы тонкого фарфора, тяжелые серебряные подсвечники, украшавшие каминную полку, и благородные бархатные шторы, падающие богатыми складками.
Робко возражающий кастелян сдался под гневным окриком Генри и открыл гардеробную, где хранились туалеты баронессы – под собственные покои дамочка прихватила ещё и пару соседних комнат.
« Однако моя мачеха, похоже, жила совсем недурственно всё это время . Странно только, что у её дочери в спальне всё устроено гораздо проще. Да и сама малышка как будто запугана»