Дело в том, что мы начали с плохого старта. У нас не было никакого плана. Мы повернули головы на запад и пошли. Не верится, что четыре человека могут быть настолько глупыми. Никто из нас тогда, ясно не мыслил. Слишком многое произошло.
А потом Джек. Не сказавший ни пока, ни прощай. Увидимся на западе и, да, кстати, ты в моей крови, Саба.
Так что моя голова просто была переполнена мыслями о нем, как и все остальное и я...вернула Лью. С того самого дня, когда Тонтоны силой увезли его из Серебряного озера, всё о чем я могла помышлять. Найти Лью и вернуть его обратно. И я так рада. Я так рада и благодарна за это ему, за то, што мы снова вместе.
Я не хочу сказать, што гибель Айка в бою не имеет никакого значения. Меня переполняет невыразимое горе от утраты, когда я думаю о нём. Моё сердце ноет. Не так как у Томмо, совсем не так. Он скорбит по Айку сильно и глубоко. Полагаю, глухой паренек никогда не был болтуном, но теперь он стал еще большим тихоней, так что мы едва слышали его голос за эти дни. Эм взяла инициативу в беседах на себя. Он, похоже, не возражает.
Но главное, што мы все были живы. Каким-то образом....каким-то не постижимым образом мы прошли через всё это. И я вернулась своего Лью. Своего близнеца, так горячо любимого. И было такое ощущение будто мы оба вздохнули с облегчением, и наполнились радостью...и таким облегчением, што мы позабыли обо всём на свете.
Например, как мы доберемся туда, где хотим оказатца.
В конце концов, мы спрашиваем первого попавшегося нам путешественника. Солевоза, который возит свой товар на верблюде. Он только што собрал урожай на одном из больших соленых озёр Пустыни. В наших вещь-мешках мало што было и ничего лучшие не нашлось из того, што мы могли предложить для обмена, кроме как пряжку от ремня, да пару шнурков от ботинок. За што были вознаграждены половиной той соли, што вез верблюд и советом, ехать напрямки через Пустыню. Он сказал, так будет быстрее, держатца по большей части запада. Мы подумали, што он знал, о чем говорит. Потому мы последовали его совету. Мы отправились прямо.
За пряжку и пару шнурков не получить хорошего совета.
Он не сказал нам, што это за место. Почему оно зовётца Пустыней. Он не сказал нам о мертвой воде. О том, што здесь практически не на кого охотитца. О чумных ямах, оставшихся от Мародеров, протяженностью в лиги. Умолчал и про провалы, которые внезапно появляютца под ногами. Только ты шагал себе спокойно, а в следующую секунду, раз, и земля разверзаетца под тобой и ты словно оказываешься погребенным заживо.
Я провалилась самая первая. Я и до этого по уши погружалась в кости мертвецов. Можно подумать, што тут такого, пора уже привыкнуть. Не надо брать это в голову. Но я беру. Еще как беру.
Меня до смерти тошнит от смерти.
Затем эта же напасть случилась с Баком, конем Лью. К счастью для него, он не переломал себе копыта или того хуже. К счастью для Лью, на тот момент он вел его под узды, а не ехал верхом. Но он подвернул правую ногу. Это произошло еще неделю назад, и она до сих пор не зажила. Поэтому мы застряли на одном месте, до тех пор, пока он не поправитца. Застряли в Пустыне.
Может быть, сама земля пытается задержать нас здесь. Может быть Эмми права. Уже столько времени не было ничего опасного, што я бы и внимания не обратила, если бы ни слова моей девятилетней сестренки. Но Эмми может по-другому посмотреть на вещи, у неё другое видение мира. В эти дни я не сразу отмахиваюсь от неё.
Но в одном можно не сомневаться. Одно, я знаю наверняка. Это место неправильное. Там, где тени, где, казалось бы никого не должно быть, я што-то вижу, уголком глаз, и я думаю, што это Неро или может другая какая птица, но оказываетца, что я ошибаюсь. И я слышу всякое...какой-то шум. Это как...ну, я не знаю, как будто кто-то шепчет или вроде того.
Я ничего не говорю остальным. Больше не говорю. Поначалу я рассказывала. Мы всё облазили вдоль и поперек, штобы понять што же это могло быть, но никто ничего не нашел, а затем они стали поднимать меня на смех, поэтому теперь я держу рот на замке.
Я плохо сплю. Я уже настолько давно сплю плохо, што уже привыкла к этому, но всё стало еще хуже со смертью Эпоны. Как бы то ни было, это означает, што я могу приглядывать за остальными. За Лью, Эмми и Томмо. Убедитца, што они не пострадают. Если я не сплю, никто не может прийти и отнять их у меня.
Хотя, в основном, я приглядываю за Лью. Он спит долго и глубоко. Но беспокойно. Всегда беспокойно. Большинство ночей он говорит во сне. Я ничего не могу разобрать. По большей части это какое-то невнятное бормотание, и одно-два странных словечка.
Порой он плачет. Как малое дитя. Это хуже всего. Я плачу вместе с ним. Ничего не могу с собой поделать. Его слёзы — это мои слёзы. Так всегда было. Единственный раз, который я могу припомнить, когда он плакал прежде было, когда Ма умерла. Когда ему было восемь. Тогда были потоки слёз. Мы с Лью и Па должно быть выплакали достаточно слез, чтобы трижды наполнить Серебряное озеро. Но слезы не вернут покойников с того света. Я это крепко запомнила.
Сейчас у меня немало забот. Вернувшись в лагерь, у них у всех будут пустые желудки и моя очередь охотитца. Ящерица, сумчатая крыса, змея, я не привередлива. Всё, што угодно, окромя саранчи. Последние три раза, я приносила саранчу и всё потому што — короче...никто не хочет есть жуков, это уж точно.
Я хмурюсь. Не могу припомнить, как оказалась здесь этим утром. Как очутилась на этом хребту, так далеко от нашего лагеря. Должно быть, приехала на Гермесе. Вот он, рядом, грубая шкура каштанового цвета и крепки копыта. Стоит и щиплет пучок травы. Думаете, как это я не могу вспомнить, как приехала, но я действительно не могу. Странно.
Я подношу увеличитель к глазам. Просматриваю пейзаж. Пустыня простирается настолько далеко, насколько хватает глаз. До самого горизонта, а за его пределами. Сухая, желтая почва. Странный холм серого камня в красную полоску. Гладким от ветра.
— Увидев это место и дьявол бы заплакал, — бормочу я.
Вдруг, я слышу громыхание. И одновременно с тем, што я его слышу, я его чувствую. Гулкие, ровные толчки. Вижу всплеск движения слева. С севера. Я поворачиваю увеличитель в ту сторону.
— Вот дерьмо, — говорю я.
Это линия торнадо. Они вихрем несутца по равнине, длинной линией. Небольшие, не больше, чем в сорок футов высотой. Никогда такого не видела. Они поднимают пыль и движутца сюда.
И резкий ветер. Он мчитца впереди линии торнадо, а они как бы гонятца за ним. Двухгодовалая газель, судя по рогам. Копытное скачет во всю прыть. И животному не обогнать торнадо, стихия его просто снесет.
Неро летает над головой. Я издаю свист. Он пикирует вниз и приземляетца на мою вытянутую руку.
Я указываю на газель.
— Видишь это? — спрашиваю я. — Это наш завтрак, обед и ужин на всю следующую неделю.
Неро каркает.
— Ты знаешь, што делать, — говорю я. — Заставь её бежать сюда. Приведи ее ко мне. Приведи ее сюда, Неро!
Я подбрасываю его в воздух и он улетает. Неро хороший охотник. Думает, што он ястреб, а не ворон. Он повернет газель с пути смерчей. Он приведет ее прямо на мушку моего арбалета.
Я начинаю бежать.
Мои ноги тяжелые. Как будто они не принадлежат к остальной части моего тела. Они не хотят двигатца. Но я заставляю их. Я начинаю идти быстрее. Когда я бегу, то вытаскиваю свой лук из-за спины. Хватаю стрелу из колчана. Я спрыгиваю вниз на сухой склон гребня. Прямо внизу есть небольшая выступающая скала. От тудова я могу метко выстрелить и я буду в безопасности от смерчей.
Я достигаю скалы. Пыль кружит вокруг меня. Ветер свищет. Я занимаю позицию. Я вставляю свою стрелу в тетиву.
Я должна оставатца спокойной. Если я буду спокойной, со мной все будет в порядке. В этот раз, все будет хорошо. Я делаю глубокий вдох.