— Не думаю, — говори он. Он проходит и толкает дверь. Показывая мне. Свою спальню. Белоснежные стены, ровная кровать, застеленная белым, без изысков, покрывалом. Маленький сундук. На стенах свечи. — Как видишь, никого. Никого, кроме нас.
Значит, здесь нет Джека. Ему тут негде спрятатца. Его здесь нет. Но мой сердечный камень обжигающе горяч.
— Мы одни, — говорю я.
— Да, — говорит он.
— Но здесь был кто-то еще, до того, как я вошла, — говорю.
— Только мы с тобой, да служанка, — говорит он. — И два охранника, но да ты зашла вместе с ними. Ты в порядке? Ты вся покраснела.
— Я в норме, — говорю, — в норме.
Он дотрагиваетца до моего лица.
— Нам о стольком нужно поговорить, — говорит он. — Я столько всего хочу тебе сказать, хочу столько узнать о тебе. Но у нас впереди вся ночь. Вся жизнь. У меня для тебя кое-што есть.
Он идет к сундуку и выуживает из него красное платье. Он протягивает его мне.
— Еще одно платье, — говорю. Я неохотно принимаю его. — У тебя есть сестра или вроде того?
— Или вроде того. — Он улыбаетца. Переоденься и мы поужинаем.
Он выходит и закрывает за собой дверь.
На стене висит глядетельное стекло. Я пялюсь на себя в него. Он прав, я покраснела. Сердечный камень горит, но у меня нет времени задумыватца над тем, што это значит. Не сейчас. Я просто постараюсь выбратца отсюда, как можно скорее. Не попадая в неприятности и не вызывая тревогу. Сколько времени прошло с тех пор, как мы расстались с Томмо? Несколько минут, не больше.
Во мне нарастает ярость, пелена снова хочет застелить мне глаза. Но я не могу использовать её, как прежде. Здесь не Клетка. ДеМало сильнее и смекалистей меня. А это означает, што я должна как-то справитца с этой пеленой. Попробовать направить её в голову, а не в мышцы. Я знаю, што он со мной делает. Знаю в чем опасность. Я не могу позволить ему заставить меня растворитца в нем. Подчинить себе.
Я натягиваю на себя красное платье и поправляю кружево. Любуюсь на себя в глядельное стекло. Поворачиваюсь, то в одну сторону, то в другую. Шея открыта, низкий вырез, плотно облегает талию, похоже на платье, которое бы одела Молли. Я с трудом себя узнаю. Я выгляжу женственной. Должно быть, ему хочетца именно этова.
Если тебе известно слабое место врага - используй это на всю катушку. Должно быть, здесь торчу уже минут пять. Мешкать нельзя. Я достаю, спрятанную на груди, крошечный флакончик Слима. Живот нервно сводит. Я делаю глубокий вдох. Открываю дверь.
Он разливает вино. Он поднимает взгляд.
— Ты — прекрасна, — говорит он.
Он поднимает чашку с вином и протягивает её мне. Я подхожу и беру её.
— Тост, — говорит он. — За новый мир.
— За нас с тобой, — говорю я.
Мы пьем. У него тяжелый взгляд. Под глазами синяки. Он выглядит измотанным. Мне нужно каким-то образом отвлечь его внимание, штобы подлить сонное зелье к нему в вино.
— Еда готова, — говорит он. — Поедим?
— Ты выглядишь усталым, — говорю я. Я беру его жестянку у него из рук и ставлю её на стол рядом с моей. — Присядь, — говорю я. Он садитца.
Я опускаюсь к нему на колени. К нему лицом. Обнимаю за шею. Закрываю своим телом жар от сердечного камня. Жар его рук обвивает мне талию.
— Прости, что сбежала этим утром, — говорю я. — По правде говоря....никто просто не вызывал во мне таких чувств, как ты. Это было слишком. Мне надо было во всем разобратца, подумать. О том, што ты сказал. О том, кто я, кем могу быть...я поняла, што ты прав. Все как сейчас есть - не должно быть таким. Нам нужно найти новое решение. Полноценное будущее, как ты выразился. В котором будет смысл.
Он улыбаетца.
— В такой жизни, которая у нас, нет никакого смысла, — говорю, — в которой на нашу долю столько выпало, через што пришлось пройти. Я хочу сделать мир лучше. Вместе с тобой.
— Я знал, што нам предназначено быть вместе, — говорит он. — С первой минуты, как я тебя увидел.
Я шепчу ему на ухо: — Не могу перестать думать, о нашей близости с тобой.
Я сползаю с его колен, беру его за руку и веду в спальню. Прямо вот так, он следует за мной. Поверить не могу, што все так просто. Вот она сила красного платья.
Мы садимся рядом на его кровать. Я отбрасываю волосы с его лба.
— У тебя такой тяжелый взгляд, — говорю я.
— У меня порой случаютца...мигрени, — говорит он. — Ничего не могу с этим поделать.
— Я могу, — говорю ему. — Ложись. Я сейчас.
Я выскальзываю из комнаты, спешу к столу и наполняю две чашки вином. У одной чашки небольшая вмятина сбоку. Я тянусь к платью и вынимаю из-под ткани маленький пузырек. Мои руки тверды, их сковал ледяной холод, пока я откупориваю его. Я даже мысленно слышу голос Слима.
Одна капля, свалит здорового мужчину на восемь часов. Две — он проспит весь день, а может еще и половину следующего.
А три?
Тогда это будет самый долгий сон. Используй на холодную голову.
Я оглядываюсь через плечо. Слышу, как ДеМало ходит по спальне. У меня перехватывает дыхание, когда я капаю жидкость в щербатую чашку. Одна капля. Две. Я застываю в нерешительности.
У него такие усталые глаза.
Я затыкаю бутылек и прячу его под платье. Я взбалтываю вино в чашке. Беру обе чашки и иду обратно к ДеМало.
Он лежит на кровати, заложив одну руку за голову. Он бос, рубашки то же нет. На нем одни штаны. В которых лежит ключ от двери. Я присаживаюсь рядом с ним. Протягиваю щербатую чашку. Мы пьем. И тут до меня доходит, што понятия не имею через сколько подействует это зелье. Слим мне не сказал, а я теперь проклинаю себя за то, што не спросила.
— Ложись со мной, — говорит он. — Скинь свою обувь.
Мне не хочетца. Но я не могу придумать причины, как этого избежать, поэятому я послушно ложусь рядом. Он притягивает меня к себе и обнимает. На его лице играют тени от пламени свечей. Отблесками на гладкой коже его груди. Он пахнет, словно горный лес холодной непроглядной ночью.
— Так лучше, — говорит он.
— Што это значит? — спрашиваю, прикасаясь к его тату над сердцем в виде красного восходящего солнца.
— У каждого Тонтона появляетца такая, — говорит он. — В награду их доказательства преданности во блага земли. Преданности Новому Эдему. Преданности мне.
— Каким образом? Убийством? — спрашиваю я.
— Очищение раны от гноя, — говорит он. — Ты делала то же самое. В городе Надежды. В Полях Свободы.
— Тогда и у меня должна быть такая, — говорю.
Он дотрагиваетца до моей обнаженной кожи, как раз над сердцем. У меня мурашки бегают по коже от его прикосновения.
— Нет, — говорит он. — Ты идеальна такая — какая есть.
Он тянет за конец шнуровки платья, которая находитца спереди. И начинает её развязвать. Флакончик. Он не должен его увидеть. Я хватаю его за запястье. Резче, чем хотелось бы. Он хмуритца.
— Што это? — спрашиваю.
Я прикасаюсь к тонкой серебряной полоске, што он носит вокруг своего левого запястья. Я заприметила её еще у него в палатке. На ней какие-то странные символы.
—- Ничего особенного, — говорит он. Он высвобождаетца, наклоняетца ближе и целует меня. Я будто столбенею.
— Што это? — спрашивает он. Его рука нащупывает сердечный камень. Он быстро его вынимает. — Какой горячий, — удивленно говорит он.
— Это сердечный камень, — отвечаю. — Как только он приближаетца к желанию твоего сердца, он становитца горячее.
— Я желание твоего сердца? — спрашивает он.
— Так говорит камень.
Я начинаю водить пальцем по его лицу. Нежно. Медленно. По его лбу, бровям. Скулам, носу, губам.
— Прости, — говорю я. — Мне надо привыкнуть...быть с тобой вот так.
— Я хотел рассказать тебе, — говорит он. — Я обнаружил нечто потрясающее. Если я все правильно понял, то это может все изменить. Я хочу это осуществить для нас...
— Тише, — говорю.
Его веки начинают слипатца.
— Тяжело-то как. Чувство, будто меня...што-то придавило. Чувство, будто...ээээ, — он вздыхает. — Вино. Ты што-то в него подмешала. Саба, ты меня убила?