- О кей! - воскликнул Болдуин, едва переводчик закончил фразу.
Несколько минут ехали молча, потом журналист заговорил опять, но уже о другом - стал с восхищением вспоминать, какую меткую стрельбу показали им русские артиллеристы.
- Это было изумительно! - воскликнул он, шлепнув ладонью француза по колену.
Действительно, во время пребывания гостей на переднем крае наши батарейцы отличились высоким боевым мастерством. После недавнего дождя немцы развесили для просушки обмундирование и постельные принадлежности. Артразведчики засекли по ним вражеские укрытия. Батареи открыли огонь на поражение - было видно даже без бинокля, как в расположении противника взлетают на воздух блиндажи со всем «гардеробом».
Болдуин поинтересовался, кто руководил стрельбой. Ему назвали командира артполка нашей дивизии:
- Подполковник Великолепов.
Переводчик сказал Болдуину несколько слов по-английски, а потом обратился к нам:
- Фамилия вашего офицера происходит от русского слова, означающего высшую похвалу. И мы говорим: мистер Великолепов стрелял великолепно!
Его фраза, свидетельствовавшая ко всему прочему о знании русского языка, вызвала общий восторг в машине. Она многократно повторялась по-русски с английским и французским акцентом:
- Великолепов стреляет великолепно!
Побывав на переднем крае, журналисты познакомились с нашими воинами, убедились в неисчерпаемой силе их боевого духа. Не осталось незамеченным и то, что на вооружении в наших частях появилось немало новой боевой техники, в том числе противотанковые орудия и огнеметы. Иностранцы уже были довольно наслышаны о грозной силе маленьких, тонкостволых сорокапяток, противостоящих вражеским танковым атакам, об устрашающем действии на гитлеровских солдат наших огнеметов. Журналисты старались по возможности приблизиться к позициям боевой техники, посмотреть и даже пощупать. Вроде бы мимоходом они интересовались, где такое оружие производится. Недоверчиво кивали головами, когда им называли адреса наших оружейных кузниц: Урал, Сибирь… Видать, думали, что столь совершенная боевая техника может быть поставлена лишь из-за границы.
Не утерпели, спросили об этом нескольких солдат, оттеснив их от офицеров.
Огнеметчик, которого они «взяли в тиски» своими вопросами, представился:
- Рядовой Чугунов… Николай Семенович.
Болдуин с переводчиком заговорили с солдатом тихо, со стороны даже не расслышать, а он отвечал им в полный голос:
- Огнеметы наши, уральские! Своими руками их недавно делал.
Переводчик снисходительно рассмеялся и, тыкая пальцем в огнемет, спросил:
- Это есть оружие самодельное?
- Да не самодельное! Чего мелешь-то? - возмущенно возразил Чугунов. - Я говорю: своими руками делал их на заводе. А заводище у нас… поди, и у вас такого нету! Я всего месяц как с Урала. Работал слесарем-сборщиком на заводе, нынче вот служу-воюю в тутошней энской части. Ясно?
Солдат говорил запальчиво, сверля иностранцев колючим взглядом.
- Да-да, ясно! Мы очень хорошо вас понимаем… - поспешил заверить переводчик.
Когда они отошли на несколько шагов, Чугунов проговорил сквозь зубы:
- Хрен вы нас понимаете!
В том же духе высказались и другие солдаты.
Пока иностранцы топтались неподалеку, на позиции противотанковых пушек, я имел возможность послушать дальнейший солдатский разговор.
Чугунов по-прежнему оставался в центре внимания. Солдаты, особенно которые постарше, интересовались, что там да как нынче на Урале.
- А ты, Николай Семенович, как до сего времени в тылу задержался? - спросил один из солдат. - Или бронь имел?
- Имел, - вскользь бросил Чугунов. Затем пояснил: - У нас на заводе многие ее имели, которые по шестому разряду работали.
- Ну а потом что же?
- Что да что…
- Объясни людям толком: почему бронь сняли, ежели у тебя шестой разряд? Как очутился в «тутошней энской части»?
Последние слова, перенятые у самого Чугунова, вызвали смех.
Когда опять посерьезнели лица, Чугунов стал рассказывать:
- Работали мы, значит, и с завода нас никуда не выпускали. Бронь. Ну а нам так думалось: все мужики на фронте воюют, почему мы должны отсиживаться в тылу? Лично я выучил свою женку слесарить. Присвоили ей разряд (не шестой, конечно, пониже), и встала она в сборочном цеху на мое место. Так мы дома и договорились: она, Аня, становится вместо меня - я прошусь на фронт. Ребят у нас двое, оба в детсадике при заводе. По моему примеру и другие наши рабочие обучили жен разным специальностям. После чего пошли мы, человек двадцать, прямо к директору. Отпускай, говорим, на фронт, замену на рабочих местах мы себе подготовили. Он - ни в какую, а мы - на своем! Полдня мы с ним ругались, а потом еще в завкоме, и вышло по-нашему.
Чугунов достал кисет, собираясь свернуть цигарку. Его угостили папиросой. Он быстро закурил и продолжал свой рассказ, видя, что он интересует многих: вокруг собралась уже порядочная толпа армейского люда.
- Прослышали о нашем деле на других заводах, пошли по такому же пути: мужики обучали и ставили жен к станкам, а их самих, мужиков, отпускали на фронт. С детишками трудно было: куда их всех девать - никаких садов и яслей не хватит. Тогда додумались собирать малышей нескольких семей в один дом - в такой, где хозяйка-старуха на производстве уже не работает, да и дед - дома. И картина такая, значит, получается: в одних квартирах совсем пусто, потому как мужик на фронте, а жена сутками на заводе, в других же - шум и гам, ведь по десятку-полтора детишек собиралось. У нас на заводе большой рабочий поселок, так он сделался похожим на единый лагерь. Не то что до войны, бывало, каждая семья сама по себе, а все семейства, весь поселок одним порядком. Вот как у нас тут в полку - все по команде да по приказу, - так и там. Тут вон артиллерийская канонада гремит не переставая, а там, как сейчас вижу и слышу: завод наш железом лязгает, огнем пышет - день и ночь, день и ночь…
Во время войны мне не привелось бывать в тылу (все время на фронте), но рассказ Николая Чугунова вызвал в воображении живую картину того, как и на Урале, и в Сибири, и в Средней Азии, и в других краях необъятной земли тыл страны живет и трудится единым лагерем. Живет в лишениях и нехватках, трудится без устали.
Могли ли уяснить себе все это иностранцы, побывав на одном из участков фронта?
Болдуин впоследствии написал несколько статей в своих газетах, рассказав довольно объективно о встречах и беседах на фронте.
Наверное, иностранные журналисты увезли с собой твердое убеждение, что русские воюют стойко и храбро, хорошо знают противника, готовятся к решительным наступательным боям. Да что из того? Когда солдаты говорили разочарованно: «Мы думали, они приехали открывать второй фронт…», мне было трудно вразумительно ответить на этот «наболевший вопрос». Как подчиненным, так и самому себе.
Зимой 1942/43 года, закованной лютыми морозами и пронизанной свирепыми ветрами, наших людей согревали добрые вести о славной победе советских войск в Сталинградской битве. Когда сражение развивалось, охватывая огромные расстояния и контингенты войск, в землянки и блиндажи связистов набивалось народу битком. У связистов кроме штатных радиосредств были еще и свои - довольно мощные приемники, собранные из узлов и деталей трофейной техники. Во время ожидаемых и желанных всеми передач «В последний час» самодельные приемники гремели голосами московских дикторов так звучно, что, наверное, противнику было слышно. Радисты посмеивались: пусть, дескать, фрицы тоже слушают, как бьют их армию под Сталинградом!
Сводки Совинформбюро и передачи «В последний час» тут же, у радиоприемников, конспективно записывались, и потом агитаторы, как глашатаи добрых вестей, несли их в окопы, на огневые позиции переднего края. Радостно звучали повсюду голоса агитаторов:
- За шесть недель Красная Армия уничтожила одиннадцать и разгромила шестнадцать вражеских дивизий!