У берега, сгрудившись, стояли люди и пели. Позади них были расставлены длинные столы, а на дороге, ведущей к реке, ждали грузовики и легковые машины. Миссис Конин, заслонив ладонью глаза от солнца, увидела, что проповедник уже стоит в воде, и прибавила шагу. Она кинула корзинку на стол и подтолкнула сыновей вперед, в гущу народа, чтобы они не околачивались возле еды. Держа Бивела за руку, она стала проталкиваться к реке.
В воде, шагах в пяти от берега, стоял проповедник — высокий парень с красным платком на шее, без шляпы, в голубой рубашке и брюках защитного цвета, закатанных выше колен. У него были светлые волосы и на впалых щеках — светлые курчавые бачки. Река бросала на его костлявое лицо багровые отсветы. На вид ему было лет девятнадцать. Он пел, сцепив руки за спиной, запрокинув кверху голову, и его высокий гнусавый голос поднимался над разноголосицей толпы.
Он закончил гимн на высокой ноте и замолчал, потупившись, переступая с ноги на ногу. Потом окинул взглядом людей на берегу. Они сбились тесной толпой, и лица их были торжественны и полны ожидания. Он снова переступил с ноги на ногу.
— Знаю я, зачем пришли вы, или не знаю? — сказал он. — Если вы пришли не к Иисусу, вы не ко мне пришли. Если вы пришли омыть в реке свои язвы, вы пришли не к Иисусу. Не оставить вам вашу боль в реке. Я никогда никому не сулил исцеления. — Он замолчал и поглядел на свои колени.
— Я видал, как ты исцелил женщину, — закричал вдруг пронзительный голос из толпы. — Видал, как она поднялась и ушла, а пришла она хромая!
Проповедник поднял ногу, потом другую. Казалось, он вот-вот улыбнется.
— Ступайте домой, если вы пришли за этим, — сказал он. Потом поднял руки и закричал: — Слушайте, что я скажу вам, люди! Только одна есть река — Река Жизни, и течет в ней кровь Христова! В нее сложите боль вашу, люди, — в Реку Веры, в Реку Жизни, в Реку Любви, в могучую Реку Крови Иисусовой!
Голос его стал мягким и напевным.
— Все реки выходят из нее и возвращаются в нее, как в океан-море. Если веруете, то сложите боль вашу в эту Реку — и очиститесь, ибо Река создана, чтобы смыть грехи ваши. И Река эта полна боли, и течет она медленно в Царство Божье, медленно, как этот древний красный поток у ног моих.
— Слушайте, люди, — говорил он. — Я читал у Марка о прокаженном, я читал у Луки о слепом, я читал у Иоанна о мертвом. Вы слышите, люди? Река эта красна от крови — той крови, что очистила прокаженного, отверзла очи слепому, подняла с одра мертвого! Вы, страждущие! — закричал он. — Сложите страдания ваши в Реку Крови, в эту Реку Боли, и смотрите, как понесет она их в Царство Господне.
Во время проповеди Бивел сонно водил глазами по небу, глядя, как в безмолвной высоте кружат две птицы. На другом берегу стояла низкорослая, красная с золотом лавровая роща, а за ней — холмы темно-синего леса, откуда кое-где выбивались в небо одинокие стволы сосен. А еще дальше, на склоне горы, бородавчатым наростом лепился город. Птицы кругами спустились на верхушку самой большой сосны и сидели там, нахохлившись, словно подпирая спинами небо.
— Если в Реку Жизни хотите вы сложить вашу боль, придите, — сказал проповедник. — Сюда сложите скорбь вашу. Но не надейтесь избавиться от нее навсегда, ибо эта древняя красная Река не кончается здесь. Нет, люди! Эта древняя красная Река страданий течет в Царство Божье. Креститесь в ней, сложите в нее вашу веру и боль вашу, но знайте — не эта мутная вода спасет вас. На этой неделе я объездил всю реку. Во вторник я был в Форчун Лейке, на другой день — в Айдиле, в пятницу мы с женой поехали в Лулавиллоу, навестить одного больного. И люди там не увидели исцеления, — сказал он, и лицо его побагровело. — Я им этого и не сулил.
В это время из толпы выступила старуха и, дергаясь, трепыхаясь как бабочка, заковыляла к реке: руки и голова у нее дрожали так, словно вот-вот должны были оторваться. Она кое-как опустилась на берег и сунула руки в воду. Потом наклонилась, окунула лицо, поднялась, залитая водой с головы до ног, и слепо закружилась на месте, пока кто-то не схватил ее и не утянул обратно в толпу.
— Тринадцать лет у ней эта штука, — закричал грубый голос. — Пустите шапку, соберем парню деньжонок. Он за тем и приехал.
Слова эти относились к проповеднику и исходили от старика, который сидел на буфере древней, длинной серой машины, огромный и сутулый, словно валун. Шляпу свою он надел набекрень, чтобы видна была росшая на левом виске большая пурпурная опухоль. Он сидел сгорбившись, свесив руки меж колен, щуря маленькие глазки.