Мать выглядела так, словно тоже провела бессонную ночь. Она вышла к завтраку в халате, на голове у нее был серый тюрбан, придававший ее лицу необычно мудрое выражение. Казалось, Томас завтракает с сивиллой.
— Сегодня тебе придется есть консервированные сливки, — сообщила она, наливая ему кофе. — Я забыла купить.
— Ладно, ты слышала, что я сказал? — рявкнул Томас.
— Я не глухая, — ответила мать и вернула кофейник на подставку. — И знаю, что для нее я всего лишь старая пустомеля.
— Тогда почему же ты упорствуешь в этой безрассудной…
— Томас, — перебила она его, прижав руку к щеке, — ведь на ее месте мог бы быть…
— Это не я, — оборвал ее Томас, надавив коленом на ножку стола.
Продолжая прижимать руку к щеке, она неодобрительно покачала головой.
— Подумай о том, что у тебя есть, — начала она, — о домашнем уюте. И морали, Томас. У тебя нет дурных наклонностей, нет врожденных пороков.
Томас задышал, словно астматик, застигнутый приступом.
— В твоих рассуждениях нет никакой логики, — произнес он безвольно. — Он бы быстро положил этому конец.
Старая дама окаменела.
— Ты, — отрезала она, — не такой, как он.
Томас открыл рот, но не издал ни звука.
— В любом случае, — заметила мать с легким протестом, словно отвечала на комплимент, — я больше не приглашу ее сюда, раз ты так против нее настроен.
— Я настроен не против нее, — парировал Томас, — я настроен против тебя, когда ты ведешь себя по-дурацки.
Стоило ему закрыть за собой дверь кабинета, как перед его мысленным взором вновь предстал отец, присевший на корточки. У отца была деревенская привычка разговаривать, сидя на корточках, хотя он родился и вырос в большом городе и лишь затем переехал в их городок. У него был талант убеждать местных жителей, что он такой же, как все. В разгаре разговора он вдруг садился на корточки во дворе, и двое-трое его приятелей следовали его примеру, не прерывая беседы. Этой манерой он обманывал всех, никогда не решался сказать правду.
Ладно, пусть она делает по-своему, говорил отец. Ты не такой, как я. Не настоящий мужик.
Томас решительно углубился в чтение, и на время видение померкло. Но мысли о девчонке застряли в его сознании так глубоко, что их невозможно было побороть силой анализа. Ему казалось, будто смерч проносится в сотне ярдов, вот-вот свернет и ринется на него. Он не мог сосредоточиться на работе до следующего утра.
Прошло два дня. Они с матерью сидели в кабинете после ужина, и каждый читал свою страницу вечерней газеты, как вдруг истошно, словно сигнал пожарной тревоги, зазвонил телефон. Томас бросился к нему. Стоило ему поднять трубку, как женский визг наполнил комнату: «Приезжайте за девчонкой! Забирайте ее! Пьяная! Пьяная в моем доме. С меня хватит. Потеряла работу и заявилась сюда пьяная. С меня хватит!»
Мать подскочила и выхватила трубку.
Призрак отца вырос перед Томасом. Позвони шерифу, подсказал старик.
— Позвони шерифу, — повторил Томас громко. — Скажи шерифу, чтобы он поехал туда и забрал ее.
— Мы сейчас приедем, — говорила тем временем мать. — Приедем и заберем ее. Скажите ей, чтобы собирала вещи.
— Она не в состоянии ничего собрать, — неистовствовал голос. — Как вы только могли подсунуть ее мне! У меня порядочный дом!
— Скажи ей, чтоб вызвала шерифа, — заорал Томас.
Но мать уже повесила трубку и посмотрела на него:
— Этому человеку я бы и собаку не доверила, — заявила она.
Томас опустошенно рухнул в кресло и уставился на стену.
— Подумай же об этой бедной девочке, — сказала мать. — У нее нет ничего. Ничего. А у нас есть все.
Они обнаружили Сару Хэм на крыльце пансиона — широко расставив ноги, она развалилась на ступеньках. Берет, нахлобученный ей на голову старухой, сполз на лоб, а вещи, побросанные кое-как, торчали из чемодана. Вдрызг пьяная, Сара бормотала что-то себе под нос. Мазок губной помады перечеркнул ее щеку. Она позволила матери поднять себя и усадить в машину — непонятно было, понимает ли она, кто ее спаситель.
— Целый день не с кем поговорить, кроме стаи чертовых попугаев, — яростно прошептала она.
Томас вообще не вышел из машины и бросил на девчонку лишь один беглый взгляд:
— В который раз говорю тебе: ей место в тюрьме.
Мать сидела на заднем сидении, держа девчонку за руку и не отвечала.
— Хорошо, отвези ее в гостиницу, — сказал он.
— Я не могу отвезти пьяную девочку в гостиницу, Томас, — сказала она. — И ты сам это знаешь.