— Цезарь сменил наследника, — равнодушно, словно сам себе, сказал грек.
Тиберий опешил.
— Откуда ты знаешь? Звезды сообщили?
— В определенной степени, — чуть улыбнулся тонкими губами Фрасилл. — Ну, и надо немного разбираться в человеческой натуре.
— Так что ты мне посоветуешь по этому поводу? — спросил Тиберий.
Казалось, его последние сомнения относительно Фрасилла исчезли, и он готов принять любые слова астролога в качестве непреложной истины.
— Поступай, как хочешь, — пожал плечами грек. — Все равно твоя судьба была предопределена, и рано или поздно цезарский пурпурный плащ укроет твои плечи. Но вот когда это случится — я сейчас не могу сказать.
И вдруг Тиберий улыбнулся. Да, все правильно. Фрасилл дал ему хороший совет. Пусть Агриппа Постум станет наследником цезаря, а он, Тиберий, отойдет на второй план. Это не страшно. Главное другое — когда Постум будет полностью реабилитирован и займет прежнее положение в государстве, он незамедлительно обрушит свой гнев на Ливию — основную виновницу его ссылки (Тиберий догадывался об этом и раньше, но сейчас получил уже полную уверенность). И тогда судьба императрицы будет предрешена. Август не посмеет вступиться за нее, как бы ему того ни хотелось — это будет явный признак слабости и опозорит его в глазах всего народа.
Значит, Ливия потерпит поражение и навсегда сойдет с политической арены. Также вполне возможно, что этот удар доконает старого и больного Августа, и главой государства станет Постум.
Тиберию же — избавившемуся таким образом от унизительной и жесткой опеки матери — останется только ждать. Фрасилл ведь сказал: цезарский пурпурный плащ обязательно ляжет на его, Тиберия, плечи. Значит, так и будет. Если грек не обманул его до сих пор, то зачем ему делать это сейчас?
Итак, он будет ждать. Скорее всего, Постум скоро умрет — то ли от болезни, то ли погибнет в бою. При его порывистом характере он наверняка сам пожелает водить в атаку свои легионы. И тогда Тиберий сможет решить — сам, без чьих бы то ни было подсказок или приказов (ну, разве что спросит совета у Фрасилла) — как ему поступить? То ли лично принять верховную власть в стране, то ли передать ее другому — Германику, например. Это достойный человек, к тому же его приемный сын, у них хорошие отношения. Ну, а если не Германик, то у него есть и родной сын — Друз, от любимой и единственной Випсании. Ладно, еще будет время подумать. Главное, очень удачно все получается.
«Матери кажется, что она крепко держит меня за руки, — с удовлетворением подумал Тиберий. — Но на сей раз она ошиблась. И ей придется с этим смириться».
Пока он размышлял над этими вещами, Фрасилл и Сабин следили за его лицом. Астролог наверняка сумел угадать потаенные мысли Тиберия, Сабин же был рад, что тот не злится и не топает ногами. Такое проявление гнева он видел пару раз в Германии, где служил под верховным командованием Тиберия несколько лет назад.
«Пусть меня ненавидят, лишь бы боялись», — любил говорить тот, наказывая солдат за любую мелочь.
И его действительно боялись, ненавидели, но и уважали за смелость и неприхотливость: он всегда первым шел во главе своих легионов, спал, как и все, на голой земле и ел из общего полевого котла.
— Хорошо, трибун, — медленно, спокойно и раздумчиво произнес Тиберий, глядя на Сабина своими светлыми выпуклыми глазами. — Передай цезарю, что я ознакомился с письмом и готов выполнить волю моего приемного отца. Он тут — со свойственной ему деликатностью — беспокоится, не обижусь ли я. Можешь смело уверить его, что нет. Его желание — закон для меня, а в его мудрости я не сомневаюсь и не буду сомневаться, что бы он ни предпринял.
Тиберий замолчал, собираясь с мыслями.
Душа Сабина ликовала. Отлично! Об этом можно было только мечтать! На такого союзника ни Фабий Максим, ни он сам никак не рассчитывали. И что теперь делать бедной Ливии, если тот, для кого она, не жалея сил и не выбирая средств, добывала власть, сам от нее отказывается? Какого еще претендента она себе выберет? Уж не Германика ли? А может, того негодяя, человека со шрамом?
— Цезарь пишет, — снова заговорил Тиберий, словно с усилием шевеля челюстями, — что скоро вернется в Рим, а затем проводит меня, по крайней мере, до Беневента. Значит, моя далмацийская экспедиция не отменяется и не откладывается, и я очень рад этому. Так и передай принцепсу.
Он обещает обо всем поговорить со мной по дороге на юг, объяснить мотивы своего решения. Можешь сказать, что я польщен таким доверием и заботой обо мне и от души благодарю моего приемного отца. Видимо, свою окончательную волю он собирается объявить уже после моего отъезда и своего возвращения в столицу. Что ж, против этого я тоже не возражаю. Передай, что я буду с нетерпением ждать цезаря. Несмотря ни на что, я люблю его и уважаю.
Тиберий снова умолк, сосредоточенно расковыривая ногтем язвочку на щеке. Такими язвами и прыщами было усыпано все его лицо, и они доставляли ему настоящие страдания. А смоковичный пластырь, прописанный дворцовым лекарем, совершенно не помогал.
— Ты все понял, трибун? — спросил Тиберий, складывая таблички и пряча их во внутренний карман тоги.
— Да, все, — ответил Сабин с облегчением. — И как можно скорее передам твой ответ цезарю.
— Когда ты собираешься отправиться в путь?
— Завтра утром. Надеюсь встретить принцепса в районе Тарквиний и вернуться вместе с ним.
— Хорошо, — кивнул Тиберий и в первый раз за всю беседу внимательно оглядел Сабина. — Где ты служишь, трибун? Или вернее — служил. Ведь теперь ты уже почти префект претория.
— В Первом Италийском, — доложил окрыленный Сабин, — Я воевал под твоим началом в Германии и за Рейном.
— Вот как? — Тиберий одобрительно покачал головой, но тут же нахмурился. Подозрительность брала свое. — Ну, и как вы меня там называли? — спросил он с вызовом. — Биберием? Грязью на крови?
Сабин смутился.
— Я солдат, — пробормотал он. — Не мое дело обсуждать командиров.
— Ладно, — махнул рукой Тиберий. — Я и сам знаю. Ну, что ж. Еще раз благодарю за службу. Можешь идти.
Сабин отсалютовал и хотел повернуться кругом.
— Кстати, — вспомнил вдруг Тиберий, — тебе есть, где остановиться в Риме? У меня здесь имеется комната для гостей.
— Благодарю за такую честь, — ответил Сабин, радуясь, что Тиберий не стал расспрашивать дальше о прозвищах, которыми его награждали в армии, а ведь там были такие... — Мой дядя оставил мне в наследство дом на Авентине. Надо побывать там и посмотреть, как обстоят дела.
— Понятно, — кивнул Тиберий. — Что ж, иди. Если понадобится — обращайся прямо ко мне.
— Готов служить! — по уставу ответил Сабин и вдруг вспомнил еще об одном.
Он переступил с ноги на ногу, не зная, как начать.
— Что еще? — нетерпеливо спросил Тиберий.
Ему очень хотелось поскорее обсудить с Фрасиллом изменившуюся ситуацию.
— Достойный Тиберий, — заговорил Сабин, неуверенно, боясь, что разозлит того. — Цезарь еще просил передать, что содержание этого письма следует пока хранить в тайне. Он...
Трибун снова замолчал, не зная, как сказать, что речь здесь идет о Ливии — жене Августа и матери Тиберия.
Но тот и сам понял, кто имеется в виду.
— Это ясно, — ответил он, недовольно хмурясь. — Государственная тайна, естественно.
Сабин облегченно вздохнул, еще раз отсалютовал, но и на сей раз ему не пришлось покинуть комнату.
Туда вошел молодой мужчина, черноволосый, среднего роста, жилистый и подвижный. Белоснежная тога была искусно закреплена на его плече, спускаясь вниз безукоризненными складками. На его лице читались смелость, решительность и некоторая жестокость. Наложило также свой отпечаток и неумеренное употребление вина.
Он на миг задержался на пороге, оглядывая Сабина, а потом свободно двинулся вперед.