Повседневность — это не только мысли и переживания людей, но и деятельность, регулируемая нормами и институтами. Поэтому в противоположность абсолютизированной феноменологической программе можно предложить своего рода «топико-экономический» подход, рассмотреть повседневность. Во-первых, как сложную ткань переплетения различных порядков, компенсирующую ослабление или разрушение их в одном месте за счет усиления в другом. (Например, вызывает изумление запас прочности в России, в которой, несмотря на многолетний хаос и разруху, сохраняется порядок.) Во-вторых, как сеть особым образом устроенных дисциплинарных пространств, в роли которых функционируют, например, храм и рынок, школа и фабрика. Они формируют прежде всего нужный тип телесности, а также нормы и правила действия, которые могут показаться теоретику нестрогими, а моралисту беспринципными и которыми человек вынужден руководствоваться в жизни.
Правила, по которым действуют люди, не являются предрассудками и заблуждениями, подлежащими критике и устранению. Такое легкомысленное к ним отношение чревато опасными последствиями, ибо от них не так-то легко избавиться вообще и критикой старой идеологии в частности. Конечно, нормы и ценности, правила и представления людей обсуждаются в открытых дискуссиях, но оказывают кратковременный эффект на матрицы повседневного поведения. В свете раскрывшихся затруднений представляется разумным и целесообразным обратиться к изучению повседневных практик, в которых разнородные дискурсы переплетаются и уживаются. Например, критерии морального и экономического действия различаются между собой, но это не означает, что экономика всегда неморальна, а мораль экономически нецелесообразна. Поэтому экономисты и философы не должны отождествлять дискурсы о человеке с исторической реальностью. Например, в философии ведутся разговоры о «русской идее», высоком предназначении и духовности. Наоборот, обращаясь к российской повседневности, наблюдатель фиксирует нечто совершенно противоположное: репрессивность и алчность, необязательность и безответственность, что дает основания сделать вывод, что реальный человек не сводим к моральным или экономическим составляющим. Точно так же на уровне дискуссий между специалистами по этике и экономике трудно достичь компромисса: введение абсолютных моральных ценностей в дискурс экономики было бы подобно взрыву бомбы. О последствиях этого напоминает знаменитая «Басня о пчелах» Мандевиля. Ясно, что набор традиционных добродетелей сегодня изрядно устарел. Но кто возьмется его обновлять и исправлять? Моральные дискуссии вокруг пересадки органов, эвтаназии, абортов и т. п. в медицине являются хорошим примером того, что все осознают недостаточность традиционного морального кодекса врача, однако не в силах его изменить.
Эмансипация хозяйства от давления моральных норм была важным шагом на пути к капитализму. Вместе с тем это привело к ряду негативных последствий, и сегодня, подобно этике науки, встает вопрос об этике бизнеса. На него оказывается моральное давление, выражающее реакцию общественности на классовое расслоение, безработицу, истощение природных ресурсов и т. п. В связи с этим возникает вопрос о соотношении бизнеса и морали. Попытка утвердить приоритет критериев морального действия над экономикой выглядит бесперспективной, что и заставляет искать какую-то мирную форму коммуникации разнородного и несоизмеримого. Необходимо поставить вопрос: при каких конкретных условиях моральное и хозяйственное действие могут быть взаимодополняющими?