У него было печальное детство, но не без своих радостей и совсем не такое одинокое, каким могло быть. Родители его матери почти все время жили с ними, и хотя бабушка увлекалась всякими причудами — флетчеризмом, черными дырами, книгами Чарльза Форта, — она бесконечно его любила. Дедушка любил его тоже, он рассказывал ему о Гражданской войне и учил ловить бабочек. Позднее в их особняк переехали дядя Бинки с тетей Кларой, и несколько лет все они жили вместе в довольно хрупкой гармонии. Кризис 1929 года их не разорил, хотя экономить все-таки пришлось. От лимузина вместе с шофером отказались, нью-йоркскую квартиру сдали в аренду, а Барбера не отдали в школу-интернат, как планировалось. В 1931 году несколько картин из отцовской коллекции продали: рисунки Делакруа, картину Морзе, небольшое полотно Тернера, которое украшало нижнюю гостиную. Картин, слава богу, осталось еще предостаточно. Барберу особенно нравились два пейзажа Блейклока в столовой (с лунным светом на восточной стене и с видом на индейское поселение — на южной), и всюду были дюжины произведений самого отца: акварели с видами Лонг-Айленда, зарисовки побережья штата Мэн, наброски Гудзона, — и еще целый зал горных пейзажей из Кэтскилла: покосившиеся фермерские домики, фантастические горы, огромные, залитые светом поля. Долгими часами смотрел Барбер на эти работы. Когда ему было шестнадцать лет, он организовал выставку в городском художественном павильоне. К ее открытию он написал очерк о творчестве своего отца, напечатал на машинке и бесплатно раздавал всем пришедшим.
В следующем году он ночи напролет сочинял роман об исчезновении своего отца. Семнадцатилетний Барбер, попав в ловушку юношеских мечтаний, вообразил себя художественным дарованием, будущим гением, который может доверить свои страдания только бумаге. Вернувшись в Миннесоту после нашей первой встречи, он послал мне экземпляр той рукописи, — не для того, как он предупредил в сопроводительном письме, чтобы похвастаться своими юношескими талантами (роман не приняли в двадцати одном издательстве), а чтобы показать, насколько тоска по отцу мучила его воображение. Книга называлась «Кеплерова кровь» и была написана в романтическом стиле романов тридцатых годов. В ней было немного от вестерна, немного научной фантастики, и повествование будоражило воображение, разворачивая перед читателем самые невероятные события. В литературном плане много было ужасного, но в целом роман меня захватил, и когда я дочитал его до конца, то понял: теперь я лучше представляю себе Барбера и то, что волновало и формировало этого человека.
События в романе начинают развиваться в семидесятые годы девятнадцатого века, а далее почти следуют тем немногим фактам из жизни отца, которые знал Барбер. Тридцатипятилетний художник по имени Джон Кеплер прощается со своей женой и малюткой-сыном, покидает родной Лонг-Айленд и отправляется на полгода в путешествие по Юте и Аризоне, непременно ожидая, словами семнадцатилетнего автора, «открыть землю неведомую и чудесную, мир девственной красоты и буйства цвета, страну таких огромных размеров, что в ней даже песчинка несет на себе печать безмерности». Первые месяцы все идет хорошо, а потом с Кеплером случается несчастье, такое же, о каком рассказывали маленькому Барберу: он падает со скалы, получает многочисленные переломы и теряет сознание. Придя в себя на следующее утро, он понимает, что не может двигаться, а значит, не может добраться до съестных припасов и обречен на голодную смерть среди пустыни. Однако на третий день, когда он уже почти готов испустить дух, его спасают индейцы — это уже отголосок других домыслов, которые Барбер слышал в детстве. Индейцы приносят умирающего в свое поселение, закрытое со всех сторон неприступными скалами, и в этом оазисе жизни, источающем ароматы юкки и можжевельника, выхаживают его и возвращают к жизни. Там живет человек тридцать-сорок индейцев, примерно одинаковое количество мужчин, женщин и детей, ходят они почти (или совсем) нагие под палящим летним солнцем, редко обмениваясь словами, они наблюдают, как он выздоравливает, дают пить и кормят странной, никогда не виданной им пищей. Постепенно ум его просветляется, и Кеплер замечает, что эти люди не похожи ни на одно из местных индейских племен: юта, навахо, райют и шошонов. Они кажутся ему более дикими, отстраненными и более благородными. Присмотревшись внимательнее, он обнаруживает, что у многих из них совсем нет индейских черт. У некоторых глаза голубые, у других волосы с рыжеватым оттенком, а у некоторых мужчин даже волосатая грудь. Вместо того чтобы принять действительность такой, какая она есть, Кеплер начинает думать, что он все еще на грани смерти, а его улучшающееся состояние — предсмертная эйфория. Но сомнения оказываются недолгими. Мало-помалу, с возвращением сил, он понимает, что жив, выздоравливает и все, его окружающее — не вымысел и не бред.
Они называли себя Гуманами, писал Барбер, Народом, Который Пришел Издалека. Давным-давно, рассказывали они Кеплеру свою легенду, их предки жили на Луне. Но чудовищная засуха отобрала у них воду, и все Гуманы умерли, кроме прародителей Пога и Умы. Двадцать девять дней и ночей Пог и Ума шли через пустыню, а когда дошли до Горы Чудес, то взобрались на нее и ухватились за Облако-Дух. Облако несло их сквозь пространство семь лет, и под конец они подлетели к Земле, нашли на ней Лес Первовещей и начали жить снова. Пог и Ума произвели на свет более двухсот детей, и долгие годы Гуманы жили счастливо, строили дома среди деревьев, растили кукурузу, охотились за волшебными оленями и ловили в озерах рыбу. В Лесу Первовещей жили еще и Другие, они не таили своих секретов, и от них Гуманы познали Великую Науку о растениях и животных, которая помогла им прижиться на Земле. На доброту Других Гуманы отвечали своими дарами, и веками два рода жили в мире и согласии. Но потом с другого конца земли пришли Бородатые Дикари: однажды утром они высадились на берег из огромных деревянных лодок. Поначалу Бородатые держались дружелюбно, но потом нагрянули в Лес Первовещей и вырубили множество деревьев. Посланцы Гуманов и Других просили их прекратить рубку, но Дикари убили их своими громо-молниевыми палицами. Гуманы поняли, что им не под силу противостоять такому оружию, а Другие решили биться до конца. То было время Ужасного Расставания. Некоторые Гуманы присоединились к Другим, некоторые Другие присоединились к Гуманам, и два рода разошлись навсегда. Гуманы покинули свои дома и ушли в Темноту — прошли почти весь Лес Первовещей и остановились лишь тогда, когда поняли, что вне опасности. И длилось это бегство немало лет: не успевали они основать новое поселение в каком-либо уголке Леса и зажить там спокойной жизнью, как за ними вслед приходили Дикари. Бородатые всегда поначалу проявляли дружелюбие, но потом все равно начинали вырубать деревья и убивать Гуманов, крича о своем Боге, своей Книге и своей неодолимой силе. И Гуманы, таким образом, продолжали бегство, продвигаясь на запад, стараясь уйти от Дикарей. В конце концов они вышли из Леса Первовещей, и им открылась Ровная Земля, где зимы были затяжными, летние дни жаркими и короткими. Оттуда они перебрались на Землю в Небе, а когда пришлось покинуть и ее, они спустились в Землю Маловодную, такое уединенное и пустынное место, что даже Дикари там жить не могли. Дикари появлялись лишь тогда, когда шли походом в новые места, а те из них, кто задерживался и устраивал жилище, были так разобщены, что Гуманы почти не сталкивались с ними. Здесь-то Гуманы и жили с наступлением Нового Времени, а началось оно так давно, что теперь уже никто и не помнит, что было до того.