Особенно большие трудности возникали при определении гнездового места слов в словаре. Уровень филологической науки той поры далеко не всегда позволял ученым решать эти вопросы. Очень часто обсуждение значения и происхождения того или иного слова длилось несколько месяцев подряд (например, память и помню; искра, крест и воскресенье). Отсутствие этимологических справочников затрудняло эту важную работу. Неоднократно участники работы обращались в академию с просьбой выдать им какие-нибудь «наставления», которые помогли бы «с лучшим успехом продолжить труд сей» [129, л. 1]. И нет ничего удивительного, что при гнездовании слов было допущено много ошибок.
В «Словаре Академии Российской» зафиксировано 43 257 слов. Практически здесь представлены все стили русской речи той поры: высокий и просторечия, заимствования и научная лексика, диалектизмы и профессиональная терминология. Конечно, соотношения между этими пластами лексики не однородны. Так, стремление «отринуть слов чужих несвойственную смесь» привело к тому, что заимствования в словаре — «самонужнейшие» — не составляют 1/50 части общего количества слов. По сравнению с «высоким штилем» беднее отражена и живая народная речь, ограничен круг диалектизмов и провинциализмов, малочисленны употребляемые в виде примеров пословицы и поговорки.
И все же, несмотря на серьезные недочеты и ошибки труд этот явился поистине памятником русской культуры XVIII в. Достаточно вспомнить, что «Словарь Академии Российской» был создан за сравнительно короткий срок — 11 лет, в то время как над «Словарем Флорентийской Академии» работали 39 лет, а Французская Академия издала свой словарь через 59 лет.
Русское общество с большим интересом и вниманием следило за ходом этой работы в Академии. Ее периодически освещали и журналы. Известный писатель и актер П. А. Плавильщиков в своем «Ответе на критику» извещал, что «Российская Академия… трудится в определении языку точности и силы и трудится с желаемым успехом» [111, ч. 75, с. 56]. В 1793 г. в одном из номеров «Новых ежемесячных сочинений» было опубликовано письмо к членам Российской Академии. Называя их труд подвигом, анонимный автор подчеркивал исключительное значение словаря в деле развития отечественной лексикографии. «Россия Вам обязана за словарь свой. Недостатки его исправит время, ибо труд Ваш такого рода, что чрез новые издания оного исправиться и достигнуть возможного совершенства только удобен. Но и теперь сие хранилище сокровищ Российского языка, сей словарь Ваш есть истинный руководитель как природным Россиянам, так и иностранным, желающим научиться языку нашему: разного состояния люди удобно могут почерпать из хранилища сего нужные сведения, получить ясное понятие о словах и употреблять их по достоинству каждое в своем месте. Оно законы Российского языка, оно представляя ясное знаменование каждого слова, удобно способствовать может особам государственным, мужам ученым и каждого состояния людям, изображать понятия свои свойственными им словами и естественно само собою положит пределы каждому слогу…», — так высоко оценивался этот большой труд Российской Академии [там же, ч. 86, с. 10–11].
Впоследствии академический словарь назовут «исполином». О нем с восторгом писали Н. М. Карамзин, A. С. Пушкин. Обращаясь к истории Российской Академии, B. Г. Белинский назвал ее первый труд «истинным подвигом», подчеркивал его непреходящее научное значение и в 30—40-х гг. XIX в. [6, т. 8, с. 551]. Как «необыкновенное явление» оценивал словарь и Н. Г. Чернышевский [93, с. 43].
Труд Российской Академии был высоко оценен и за рубежом. В 1801 г. на страницах «Геттингенских ученых ведомостей» появился отзыв А.-Л. Шлецера [101]. Помимо общих сведений об участниках создания словаря, в статье подробно описан состав словника, подготовительная работа, дана подробная характеристика русского словарного дела в XVIII в. Здесь же подчеркивается особая роль «Словаря Академии Российской» как опорной базы для всего славянского языкознания. В дальнейшем последнее положение подтвердилось не только в лексикографических опытах русских ученых, но и в работах славянских филологов — И. Добровского, С. Линде, И. Юнгмана, В. Караджича, В. Ганки, П. Шафарика и др.
«Словарь Академии Российской» определил дальнейшие пути развития русской лексикографии вплоть до 50-х гг. XIX в. Многие лексикографы при создании своих трудов опирались на опыт первого академического словаря. Это подтверждено, например, в предисловиях к «Новому российско-французско-немецкому словарю» И. Гейма (1799–1802), «Российско-немецкому и немецко-российскому словарю» И. Шмидта (1825), «Русско-французскому словарю, или этимологическому лексикону русского языка» Ф. Рейфа (1835–1836).
ПРЕЗИДЕНТ А. А. НАРТОВ
ЛИТЕРАТУРНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ
И ЛЕКСИКОГРАФИЧЕСКИЕ ТРУДЫ
АКАДЕМИИ 1801–1813 гг.
E. P. Дашкова — первый президент Российской Академии.
А. Нартов — президент Российской Академии.
А. С. Шишков — президент Российской Академии.
И. И. Лепехин — непременный секретарь Российской Академии.
После увольнения Е. Р. Дашковой правительство Павла I недолго искало ей замену. На заседании Российской Академии 16 декабря 1796 г. непременный секретарь И. И. Лепехин зачитал императорский указ, в котором говорилось: «…всемилостивейше препоручаем управление Академией наук и Российской нашему камер-юнкеру Павлу Бакунину» [123, ч. 3, с. 8]. Мало причастный к науке и литературе, Бакунин в угоду Павлу I попытался ввести в Академии диктаторский режим. К тому же без согласования с членами Академии он истратил все денежные накопления, оставленные Дашковой, наделал много долгов, мало считался с мнением ученых, оскорблял их. Естественно, что безобразия, творимые Бакуниным, привели к тому, что посещаемость заседаний резко сократилась (на собраниях присутствовало подчас 3–4 человека), сократилось и количество заседаний: в 1797 г. их было 18, а в 1798 г. — 19.
Самоуправство Бакунина вызвало вмешательство Сената в дела двух академий. Под давлением ученых Павел вынужден был объявить Бакунину «высочайшую немилость», и в 1798 г. он был уволен.
Но с уходом Бакунина положение дел в Российской Академии не улучшилось. В период своего правления Павел делал многое для того, чтобы направить культурную и научную жизнь страны на службу новому порядку. При этом он пытался уничтожить все, что было связано с именем матери. Павел изменил даже форму жетонов Российской Академии. Здание, где проходили заседания, хранился архив и библиотека, было передано в военное ведомство, а финансирование деятельности Российской Академии прекратилось — она практически не работала.