— Оставь, Мичелотто. Сходи внутрь, забери книги, но не трогай монаха. Для брата Доминико ещё не пробил его час.
Родриго вскочил в седло, а Мичелотто скрылся в часовне, и, когда дверь закрылась за ним, Родриго вполголоса договорил:
— Не здесь, и не теперь.
— Прекрасная монна...
— Тише, мессир!
— О, прекрасная монна, возжигающая неукротимое пламя в моём сердце...
— Молчите. Как вы вообще посмели заговорить со мной?! Столько людей...
В церкви и впрямь было полно народу. Мессу нынче служил кардинал делла Ровере, известный своим красноречием и ненавистью к папе, поэтому послушать его всегда собиралась толпа. Простолюдины толкались в задней части собора, на скамьях разместилась римская знать, было душно, тесно и довольно шумно: кто-то кряхтел, кто-то сопел, кто-то молился вслух, а кто-то весьма непристойно сморкался. Все эти естественные шумы надёжно приглушали воркование любовников, притаившихся в левом нефе собора, у надгробия папы Иннокентия VIII. Женщина под длинной чёрной вуалью, сжимая в руках свечу, с деланным возмущением выговаривала своему долговязому воздыхателю, пользовавшемуся теснотой и жавшемуся к прекрасной монне куда ближе, чем позволяли приличия. Монна притворялась, будто сердита, её возлюбленный — будто это ввергает его в отчаяние, хотя обоим безумно нравилась эта игра.
— Ах, монна, если бы только я мог поймать ваш взгляд, разве не стал бы я счастливейшим из смертных...
— Что же мне, поднять при всех вуаль? Погубить и себя, и вас? Что за цена вашей любви, мессир, если она толкает на погибель...
Погибель. Ха! Франческа, стоявшая за спинами любовников, беззвучно фыркнула. Если мессиру Раймону Гвиделли и грозила погибель в ближайшее время, то исходила она никак не от Санчии Арагонской. Ибо Санчия Арагонская прославилась на весь Рим тем, как виртуозно наставляла рога своему мужу с его братом — а когда этот брат умер, то с каждым встречным и поперечным, кто оказывался достаточно умел, чтоб забраться под юбку невестки папы римского. Борджиа! Уж сколько о них болтали, какими чудовищами выставляли, а Франческа всё никак в толк взять не могла — с чего бы. Она служила у Санчии уже шестой год, видела её мужа, Хофре Борджиа, каждый день, и большего олуха, раззяву и лопуха трудно было сыскать по обе стороны Тибра. Да и братец его Хуан, долгое время вздыхавший у подола монны Санчии (и под её подолом, кстати, тоже), ни умом, ни свирепостью не отличался. Правда, говорили, что Чезаре им обоим не под стать, но его Франческа видела редко и не могла судить наверняка. И есть также монна Лукреция — та ещё штучка, но подумаешь, монна Санчия тоже не лыком шита. Вон, как голову заморочила бедному мессиру Гвиделли. Франческа хихикнула в кулачок, не удержавшись, и тут же заозиралась по сторонам — не заметил ли кто. В её обязанности входило стоять между любовниками и толпой и оттеснять любопытных, а в случае опасности вовремя подать сигнал. Но опасности не было, толпа оказалась слишком захвачена красноречием кардинала делла Ровере, так что свидание прошло вполне благополучно, хотя и не осуществило даже десятой доли мечтаний мессира Гвиделли.
Наконец служба кончилась. Людской поток медленно потянулся к выходу, просачиваясь сквозь массивные бронзовые ворота. Базилика Святого Петра была старейшим храмом в Риме, ветхим, тёмным и массивным, угнетающим своей громадой. Собор находился в скверном состоянии: фрески растрескались, с потолка лохмотьями свисала штукатурка, кое-где с угрожающим видом кренились сваи. И всё же он оставался самым популярным собором в Риме, а значит — и самым безопасным местом для тайных свиданий. Ибо нигде не спрячешься надёжнее, чем в толпе.
У выхода из собора горластые нищие орали наперебой с продавцами сладостей и сдобы: первые взывали к благочестию прихожан, вторые — к их истомившимся за время мессы пустым желудкам. Санчия придержала платье, кинув рассеянный взгляд поверх головы нищего, тянущего к ней изъязвлённые руки.
— Франческа, я хочу пирожок, — сказала она тоном капризной девочки и, задрав юбки, забралась в ожидающий их паланкин.
Франческа кое-как протолкнулась к булочнику, пользующемуся явно большей популярностью, чем попрошайки. Купила два пирожка с голубятиной, ещё тёплых, лишь недавно вынутых из печи, золотящихся на солнце аппетитной корочкой. Тут же быстро съела один и юркнула в паланкин следом за госпожой.
— Ты что, ела? — подозрительно спросила Санчия, беря у неё пирожок.