После очень неопределённого жеста, означающего его полное безразличие к такому вопросу, она добавила, вновь обнаружив улыбку:
— В вашем возрасте это понятно… До скорого!
Оставшись с ним, мадам Элен подслащённым и безличным тоном проговорила:
— Извольте следовать за мной…
Он послушался и через несколько минут уже находился один перед бутылкой Тепловатого шампанского; которую горничная с соблазнительной и двусмысленной улыбкой, подходившей бы больше «пансионерке», погрузила в ведёрко со льдом, проговорив заискивающим тоном:
— Так оно будет свежее… Две тысячи франков без обслуживания, месье…
Моро заплатил, прибавив чаевые и подумав, что «ожидание» станет для него дорогим… Но просто сбежать было бы рискованно. Эта Фабьенн с зелёными глазами, уже вызванная по телефону, не окажется ли Эвелин, скрывающейся под профессиональным псевдонимом?
На подносе, принесённом служанкой, стояли два стакана: один для клиента и другой для девицы, которая придёт сюда заниматься проституцией. Жалкое зрелище: молодой человек отвёл глаза от нелепого подноса для того, чтобы рассмотреть обстановку «японского будуара» и вздрогнул… Зрелище ещё хуже.
Такая же экзотическая, как и пыльная, комната пропахла затхлым: в ней не было ни одного окна. Источником света являлась безобразная лампа накладной работы в стиле «Модерн 1900 года», напоминающая об эпохе расцвета кованого позолоченного железа, цинковых листиков и бронзовых лебедей. По обе стороны единственной двери, в которой вот-вот должно показаться лицо девицы, намеревающейся «поработать», стояли два зелёных растения, полуувядших от испарении калорифера, еле живые… Вся обстановка сводилась к небольшому столику, на котором помещалось ведёрко с шампанским, креслу с сомнительным покрытием и обитому дивану, на спинке которого были приколоты пожелтевшие кружева. Моро избрал кресло. В подобном месте диван привлекал меньше… На всех четырёх стенах, наконец, находились большие, во весь рост, зеркала, отражающие скудную обстановку и умножающие её до бесконечности. Погрузившись в кресло, молодой человек чувствовал себя совершенно нелепо: от всего исходили неестественность и уныние…
Через несколько минуте Моро спрашивал себя, не посмеялся ли над ним инспектор Берте? Если это так и если в редакции узнают, что он был одурачен словно мальчишка, не останется ничего другого, как сменить профессию… Но не следовало ли играть до конца и попытаться всё-таки отыскать русую девицу? Светлые волосы этой женщины, прихода которой он здесь с тревогой ждал, ещё отнюдь не указывали на то, что она та самая, которую он ищет. Цвет волос женщины в наше время больше ничего не зпачит: за считанные часы блондинки становятся брюнетками, брюнетки — блондинками, и русые волосы превращаются в платиновый цвет. Единственно важной чертой предложенной мадам Антенор девицы были зелёные глаза: это встречается не так уж часто. «Счастье ещё, что женщины не могут изменять цвет своих глаз!» подумал юноша. И он горько упрекнул себя за то, что не подумал даже спросить у Берте, нет ли у того фотографии Эвелин. В их следственной службе наверняка должны храниться фотографии девицы, так как там была её учётная карточка. И кто сказал, что эту карточку не возобновили там после того, как она опять попала под башмак «покровителя»? Берте ничего не сказал на этот счёт.
Самой большой нелепостью авантюры было то, что Моро не знал даже, как была сложена и как вообще выглядела женщина, которую он искал. Те расплывчатые впечатления, которые ему удалось выудить из сотрудников Андре Серваля, все ограничивались самыми общими чертами: «Эвелин была русая, с зелёными глазами… Она была также высокая и стройная…» Сотни женщин во всём мире могли отвечать этому описанию! С первого дня, когда он из уст консьержки с улицы Вернэй впервые услышал имя Эвелин, пылкое воображение молодого человека не переставало в самых разных аспектах приукрашивать образ незнакомки. Не была ли она в его воображении по очереди роковой женщиной, жонглирующей сердцами мужчин, даже самых чёрствых, как у Рабироффа, потерявшей голову поклонницей строителя собора и в конце концов — после объяснений Берте — девицей, достойной сожаления? Моро больше ничего не знал о ней… Единственной достоверной вещью было то, что это исключительное для жизни Андре Серваля присутствие женщины было чрезвычайно занятным. Даже не отдавая себе отчёта в этом, Моро уже без малого не влюбился в эту загадочную женщину по поводу которой ни Родье, ни Легри, ни Дюваль, и никто другой из опрошенных работников мастерских не стремился распространяться. Всякий раз, как молодой человек настоятельно спрашивал их, действительно ли она была красивой, цеховые мастера бросали на него удивлённый взгляд, как будто он задавал им излишний вопрос. Женская красота мало значила в жизни этих грубоватых и простых людей, вся жизнь которых перевернулась с приходом к ним человека с белыми волосами, увлёкшего их самой благородной в мире мечтой! Как могли они заинтересоваться женщиной, когда они все, как и их шеф, были заняты только одним: постройкой храма? Сам Моро был молод: настоятельное желание познакомиться с Эвелин ради неё самой проникало постепенно в его сердце, вытесняя мало-помалу чисто профессиональное любопытство. Вот и это ожидание в будуаре среди зеркал казалось ему таким нескончаемым.