— А что так? — спросил один из ратников, все еще содрогаясь при одном только воспоминании о ящере.
— Я же сказал: они совершенно отупели и одичали.
Косясь в сторону озера, отряд прошел вдоль стен до конца грота, вздрагивая всякий раз, как раздавался всплеск волн или обиженное шипение «волка». Показался низкий вход в другой лаз. Без сомнения, сюда ящер протиснуться бы не смог. Стигиец разглядел мраморную пластину с диковинными символами и помрачнел. Он ожидал увидеть кхарийские письмена, оставленные здесь века и века назад владыками Пифона Пурпурного, столицы Ахерона, а эти символы он опознать не смог.
— Хозяин Мировой Бездны, вразуми меня, с чем же связались тупоумные Блистательные? На что набрел проклятый Торкиль, в каких безднах времени коренится голая Сила, давшая ему покровительство? Будь это какой-нибудь демон или древний слуга Змея, это я бы уже знал наверняка…
Аквилонцы шли все медленнее, зачарованно разглядывая каменные своды и стены, идеально гладкие, светящиеся, без единой трещинки или украшения. Пол, неудобный для ходьбы, закруглялся по краям, словно ход в логово гигантского червя.
— Неужто моя догадка — не бред усталого некроманта? — Стигиец на мгновение остановился и раскинул руки, словно стараясь впитать в себя что-то из окружающего давящего безмолвия, что могло дать отгадку. — О, Сет! Еще до того, как возвели первый храм Тебе, пока молоды были Валузия, Грондар и Атлантида, уже тогда в толщах земли и скал, у корней гор были прорыты подобные ходы и убежища, откуда на жалких людских владык смотрели жадные глаза врагов рода человеческого… да-да, я помню Скрижали. Но те, древние, ушли, погибли, покинули наш мир еще до того, как в Бездне зашевелился наш Повелитель, а землетрясения и вулканы начали разрушать старые Империи. Древняя, первая раса, возлюбленные дети Тьмы, — их нет. Они исчезли уже при владычестве Ахерона, когда жалкие хайборийские орды, нищие и дикие, только начали проникать в нынешние земли.
Бормотания колдуна были прерваны животным криком ужаса, вырвавшимся из глотки воина, идущего впереди отряда. Вслед за воплем раздался звук падающего тела, и лязгнули о каменный пол доспехи. Резко вскинувший голову десятник успел увидеть неясный сероватый вихрь, пронесшийся по стене.
Какому существу могла принадлежать эта чудовищная бесформенная тень? Служивый, обнажив меч, пробежал по коридору вперед, до поворота. Везде было пусто, ни единого живого существа, ни звука, только зеленоватый свет искрился больше обычного, да у ног товарищей лежал мертвый воин. Глаза его едва не вылезли из орбит, лицо искажено нечеловеческой мукой, на шее — багровая полоса, как от веревки, а кости все словно переломаны или растворились вмиг. Тело лежало бесформенной грудой тряпья.
Стигиец почувствовал, что и его начинает охватывать страх. Его, видевшего такие картины, от которых простой смертный превратился бы в соляной столп.
Он сказал, чувствуя, что голос предательски дрожит:
— Вперед пойду я. Держитесь вместе, ни в коем случае не растягивайтесь по туннелю, никуда не сворачивайте и, главное, не кричите. Только в Мировой Бездне знают, что выползет на ваш крик.
И они пошли дальше. Проход раздваивался, но стигиец, не колеблясь, свернул вправо. Колдун почуял слева недоброе присутствие: в голове будто проскреблись холодные пальцы, с его чувствами слился мучительный, нечеловеческий голод, голод того духа, что скрывался за следующим поворотом в том проходе. Древняя, неутолимая жажда крови лишенной плоти нежити. Однако в подземных лабиринтах из черного камня под пирамидами Кеми и Луксура встречались твари и поопаснее. Все гробницы и катакомбы, стоявшие еще до того, как ныне сущие народы обосновались на новом месте, кишели подобными тварями, и некроманты Стигии умели с ними обращаться. Сзади раздался крик — шедший последним аквилонец yro- дил в объятия смерти. В тот же миг черный колдун произнес краткое заклятие, запечатавшее духа в плену из плоти, которой он так жаждал.
— Вставай, вставай, — сказал десятник, помогая подняться своему солдату. — Это все детские страхи, приятель. Меч подбери, разиня, и больше не ори, а то придется тебе зубы выплевывать.
Молодой воин растерянно озирался, потирая быстро набухающий болью висок, гадая, что это на него накатило, а стигиец, не меняясь в лице, внутренне ликовал. Случившееся было редкостной удачей. Видно, много веков этот подземный город не посещал ни один маг. Обычно, алкающие плоти, гораздо осторожнее, и чуют посвященного в таинства за сотню шагов. Теперь вечно голодное исчадие мрака, наконец, получило некое подобие воплощения. Когда же человек умрет, то эта сущность будет верным слугой и помощником, а вернее сказать — рабом стигийца. Конечно, потребуется много времени и усилий — создания Тьмы подчас бывают весьма строптивыми. Но через несколько лет он безропотно будет исполнять повеления своего хозяина, сберегая его время и магические силы.
«Все складывается удивительно удачно. Вначале примитивный «засов» на входе, подпитавший меня не хуже, чем ночь в объятиях сна Черного Лотоса, чью пыльцу теперь доставать все труднее и труднее, теперь — в нужном месте и в нужное время подвернувшийся «страж мертвых». Если же мне воистину удастся обнаружить следы Древней Расы Тьмы, то в черном городе Кеми кое-кому, у кормила власти придется потесниться. А говорят, что «связаться с Конаном — значит связаться с поражением».
В месте, где коридор внезапно расширялся, стигиец помедлил, разглядывая окаменевшие потеки на стенах. Без сомнения, это была слизь, в тонкой пленке которой сверкали бирюзовые чешуйки. Колдун еще раз уверился в своих догадках. По крайней мере, один из представителей древнейших хозяев Земли проползал тут века назад. На мгновение ему стало жутко. Все же он был человеком, хотя и некромантом. Стигиец встречался, сражался и повелевал бесплотными духами, свергал демонов в нижние миры, сам бывал одержим какой-нибудь тварью из бездны. Мог вселить в другого смертного порождение Тьмы из свиты Сета, если на то была воля Мирового Змея.
Эти же существа не были людьми, животными или бесплотными демонами. Это было «иное», неизмеримо пугающее и могущественное. В истребительной войне с этими тварями человечество выжило и постепенно заселило Землю, в самых древних своих легендах и преданиях не вспоминая о том ужасе, который крался за ними по джунглям, подстерегал в пучинах гиблых болот, нападал из-под земли. Твари, чьи громадные постройки, давящие, угловатые, огромные, непривычные глазу, тысячи лет назад уже поросли буйными травами, покрылись водой и жадным песком пустыни. Перед глазами стигийца пронеслись сотни и тысячи людских рек, текущих по развалинам циклопических сооружений. Скрижали Магов повествовали о том, что юные народы не селились вблизи построек древних государств Темной Расы, только века спустя на поросших бурьяном курганах взметнулись столицы и города Валузии, ее соседей. Владыки людей, обнаружив случайно подземные лабиринты под своими цитаделями, спешили замуровать их, страшась могильного холода и осязаемого зла, сочившегося оттуда и осквернявшего солнечный свет. Пикты и атланты — тогда еще могучие юные народы, насмерть дрались с выходцами из бездн, уже не ведая, что это донельзя искаженные подземным существованием первые хозяева их земель.
Великий король Кулл, властитель Валузии в пору ее расцвета, посвятил свою жизнь уничтожению этих существ, посягнувших на власть в мире людей. Когда же старый мир рухнул в пучину катастроф, его святыни и твердыни обрушились в прах. Пикты и атланты опустились едва ли не до уровня стадных животных, а новые народы — хайборийцы, гирканцы, стигийцы пришли, что бы стать хозяевами, даже осколки былых народов, сохранившие подобие цивилизации — народ «земри» и кхарийцы мрачного Ахерона, — уже не ведали о Темной Расе.
Некромант тряхнул головой и вновь двинулся вперед — не ему, служителю Бездны, бояться Мрака. Он шел, вспоминая слова своего учителя: «Идущий против Света не может страшиться Тьмы».
За очередным поворотом открылся огромный грот, еще сильнее подавляющий своими размерами, чем первый. По подсчетам стигийца, они сейчас находились точно под замком, если только его не подвело отточенное в лабиринтах под Луксуром чутье. Свод терялся где-то вверху, там свет сгущался в некое подобие мерцающих облаков. Вдали слышался грохот водопада, воды которого вливались в настоящую подземную реку, стремительно катившуюся меж высоких каменных островов. Стигиец первым запрыгал с камня на камень, стремясь добраться до возвышения и оглядеться. Из воды выпрыгнула большая блеклая рыба с выпученными глазами и пастью, полной острых шилоподобных зубов. Она не смогла ухватиться за плащ и упала на мокрые камни. Шедший следом десятник пнул рыбу, пытаясь сбросить в воду, однако зубы ее тут же впились в сапог. Ругаясь, словно погонщик мулов из южного Шема, аквилонец разжал ей зубы кинжалом и, взяв за хвост, разбил голову о ближайшую скалу. Остальных воинов тоже атаковали из-под воды, но ориентировавшиеся на звук рыбины, выпрыгивая, бились о щиты, зубы их скользили по доспехам, и они падали обратно. В одном месте из воды высунулась здоровенная змеиная голова на длинной шее, и воины поспешили взобраться повыше на камни.