Пол сказал ему, что на большие каникулы намеревается поехать в Германию, поскольку для письменной работы по философии на выпускных экзаменах необходимо знание немецкого. Явно не придав значения ни одному неуместному замечанию Пола — более того, похоже, сочтя Пола восхитительно простодушным, — Штокман в ответ пригласил его погостить у него и его родителей в их гамбургском доме. Пол тотчас же согласился, испытав чувство благодарности не столько за приглашение, сколько за несомненную веру Штокмана в его талант.
До конца каникул оставалось еще несколько недель. За это время Пол успел поразмыслить о том, что в предложении, сделанном доктором Штокманом за завтраком, всего через час после того, как они познакомились, и подтвержденном им несколько дней спустя в весьма дружеском письме из Гамбурга, было нечто странное. Полу стало интересно, что рассказал о нем доктору Штокману ректор Клоус.
Смутные предчувствия вселило в него второе письмо от Штокмана, полученное десятого июля. В нем было сказано, что Эрнст, как подписался на сей раз доктор Штокман, ждет Пола двадцатого числа. Пол взял билет на пароход «Бремен» линии «Гамбург — Америка», отходивший вечером девятнадцатого из Саутгемптона в гамбургский порт Кюксхавен.
Вечером накануне отъезда в Гамбург Пол навестил Уильяма Брэдшоу в доме его матери — украшенном лепниной ранневикторианском строении, стоявшем в похожем на сад тихом сквере в Бэйсуотере. Пока он поднимался по парадной лестнице, дверь открыла дама, скромно одетая — хотя минуло уже десять лет, как был подписан мирный договор — на манер солдатской вдовы. Она окинула его взглядом таких же больших и внимательных глаз, как у Уильяма, только в отличие от его, так сказать, мажорной тональности будущего в ее взгляде сквозила минорная тональность грусти и смирения, обращенных в прошлое. Несмотря на рассеянно-мечтательное выражение лица, в затуманенном взгляде миссис Брэдшоу чувствовалась некая непреклонная решимость. Голосом, в коем послышалось натужное дружелюбие, она сказала:
— Вы, наверное, к сыну. Ему слегка нездоровится, поэтому я уверена, что он будет рад вас видеть, — (отмежевывается от этого удовольствия, подумал Пол). — К сожалению, я должна навестить старинную подругу, которая серьезно больна. Если подниметесь на один пролет, то найдете Уильяма в его кабинете — наверху, первая дверь направо. Наверняка наш больной вас уже заждался.
Тихо закрыв за собой дверь, она оставила Пола на лестнице одного.
Он взбежал по ступенькам и постучался в дверь кабинета. Как только Уильям впустил его, Пол спросил:
— Это твоя мама?
— А кто же еще? — с горечью отозвался Уильям. — Наверняка она сидела в своей норе и подсматривала сквозь занавески, чтобы, прежде чем выйти, успеть составить мнение о моем госте. Каждый из моих друзей подозревается в самом худшем. Она хочет превратить этот дом в тюрьму, а сама стать моей надзирательницей. Боже, с каким удовольствием я уехал бы из этой дыры! Саймон сказал, что ты сматываешься за границу.
— Завтра я еду в Гамбург.
— Как я тебе завидую! Как только мне удастся отсюда выбраться, подамся в Берлин.
— Но разве можно уйти из больницы до конца выпускных экзаменов?
— Этот вопрос мать задает мне каждое утро за завтраком. «В нашем мире приходится все терпеть до конца, как бы трудно нам ни было. Запомни, милый Уильям, твой отец терпел все тяготы войны». Я так часто это слышал, что сегодня спросил ее: «И все-таки, мама, что бы ты предпочла — чтобы отец вынес все тяготы войны и погиб или чтобы он не сумел их вынести и сидел сейчас с нами за этим столом и завтракал?»
— И что она сказала?
— То, что всегда говорит в подобных случаях: «Милый Уильям, мне кажется, сегодня тебе слегка нездоровится».
— И тем не менее, разве можно прерывать обучение медицине до сдачи экзаменов на степень бакалавра?
Уильям пожал плечами.
— Я уже недвусмысленно дал им понять, что узнал о препарировании людских трупов все, что хотел. Теперь я намерен препарировать людские жизни. Как только накоплю денег на билет с тех жалких грошей, что отписал мне в качестве дохода этот богач-извращенец, мой дядюшка Уильям — в честь коего меня и нарекли, — если он, конечно, обо мне не забудет, сразу же еду в Берлин. Я хочу уехать из страны, где цензоры запрещают Джеймса Джойса, а полиция совершает налет на галерею, где выставлены работы Д. Г. Лоуренса.
— Читал в сегодняшней «Миррор» о том, как сотрудница полиции арестовала голого купальщика?
— Нет. А что там произошло?
— Где-то на берегу, неподалеку от Дувра, женщина из полиции в подзорную трубу узрела со скалы, как далеко в море купается нагишом мужчина. Тогда она спустилась на пляж и, как только мужчина вышел из воды, арестовала его.