Он любит Келею и так ею сыт, что презирает богатства. Святой мудрец ходит за ней, как ягненок за молочной матерью…
Тугусава (злобно).
Ты не знаешь Монасуру! Он безумный, он истребит себя, чтобы истребить нас. (Сдерживаясь.) Он, как паук, опутал Келею, она в его тенетах… Он, как факел, горящий безумием. Мы должны раздуть его пламя, и пусть сгорит он!.. (Злобно.) Братья, спорами и насмешками мы будем возбуждать его на безумные поступки. Пусть бешенство его станет ему гибелью.
Жрецы.
Ты мудр, Тугусава, – пусть он нарушит законы на свою гибель!..
Пускай в него стрелы, Тугусава!..
Второй жрец у огня.
Он сам очистит тебе путь на место Верховного.
Первый жрец.
Вон он! (Иронически.) Святой песнопевец.
(Монасура подходит с Келеей; она остается у черты, а Монасура мимо жертвенника направляется к храму.)
Третий жрец.
Тугусава, говори с ним, а мы осмеем его.
Тугусава (с вызывающей приветливостью).
Брат Монасура! Светлым богом приветствуем.
(Жрецы кланяются по ритуалу, но в этих поклонах чувствуется вражда и насмешка.)
Монасура (немного возбужденный).
Слава Великому. (Кланяется.) Братья, в храме ли Верховный? Сегодня торжественный срок равнения дня и ночи, и я несу новые гимны.
Тугусава.
Мы рады, Монасура, – твои гимны всегда благоуханны, как розы, но в них нет драгоценных камней. (Многозначительно.) Кажется, Верховный заметил это.
Монасура (пылко).
Я хочу одних благоуханий – они взойдут на небо вместе с жертвенным дымом!
Первый жрец (другим злорадно).
Это мы скоро узнаем.
Тугусава.
Но сосуд стоит выше жертвенника, – он венец всего храма, как алмазный венец на каждом из нас.
Жрецы.
В каждом камне дух света и тьмы!.. Камни таят в себе счастье и гибель!.. Камни все из лучей Светлого бога!..
Монасура.
Мы люди, а не камни, и наше сердце не кровавый рубин, а благоухание веры.
Тугусава.
О, Монасура, ты вечно забываешь священный сосуд, что первый озаряется взглядами бога.
Первый жрец у огня (смеясь).
Брат Монасура любит больше алмазы глаз, кораллы губ и жемчужную кожу женщины. (Жрецы хохочут.)
Монасура (холодно).
В храме ли Верховный? (Уходит, не ожидая ответа.)
Тугусава.
Братья, видите, как презирает вас Монасура?
Четвертый жрец.
Он уверен, что будет Верховным!
Жрецы.
Тугусава, мы не оставим тебя! Смело борись, Тугусава! Пускай в него стрелы!..
Второй жрец у огня.
Братья, нужно готовиться к жертве. Влажный ветер заструился, как дыхание бога, и небо оденется скоро в пурпурные ризы.
(Все уходят, кроме двух жрецов у огня.)
Тугусава (отстает и смотрит на Келею).
Я буду Верховным, Келеа, и ты будешь в моих объятиях! (Медленно возвращается к жертвеннику. Лицо его мрачно, гнев пробегает судорожными гримасами. Берет жертвенный нож и держит его. Успокаивается. На лице уверенность и твердость.) Ты мой, мой! (Целует лезвие.)
Первый жрец (радостно спешит из храма).
Верховный не принял его гимна!
Тугусава (хватая его за руку).
Что он сказал? Что?
Первый жрец.
Он сказал: «О, Монасура, ты хочешь нарушить уставы».
Тугусава.
Кто еще слышал?
Первый жрец.
Мы были все, Тугусава. Идем – Верховный зовет нас. Он печален – мы без нового гимна. Никто не писал, он просил одного Монасуру…
Тугусава (торжествуя).
Теперь убедился Верховный. Он не верил мне. (Усмехнувшись.) Монасуры не будет сегодня. О, народ заметит это – нужно пустить слухи…
(Идет Монасура, бледный, подавленный.)
Первый жрец у огня (смеясь).
Он будет у Небесных Лестниц!
Тугусава (злорадно).
Брат Монасура, где приготовить тебе место? Где поставишь учеников, чтобы петь гимн?
(Жрецы смеются. Монасура идет молча к тому месту, где оставил возлюбленную.)
Второй жрец у огня (с презрением).
Его место у черных плащей.
Первый жрец (смеясь).
Идем, Тугусава. Келеа сегодня будет плакать от горя.
(Уходят.)
Келеа (идет навстречу Монасуре. Она сразу поняла все, – обнимая его).