Они проследовали в зал – пусто, светло, тихо. Сегодня, в отличие от вчерашнего вечера, во всем музее работали кондиционеры, окна по традиции оставались плотно закрытыми. Гектор выдвинул стул, Катя села, он снял пиджак, засучил рукава белой рубашки, начал доставать из коробки бумаги. Их оказалось немного. На пороге читального зала опять возникла Покровская.
– Краснова совершила самоубийство? – спросила она. Кате померещился в ее тоне чисто сухой научный интерес.
– Мы пока не можем сказать – самоубийство или несчастный случай, – ответила Катя.
– Или убийство, – брякнул Гектор. – Вы, например, вчера в музее где находились между шестью вечера и половиной седьмого, а?
– Я встретила вас в фойе, молодые люди, когда вы вломились к нам в альма-матер.
– Краснова уже лежала на асфальте в Никитском переулке. Я спрашиваю, где вы были раньше? Библиотека на третьем этаже.
– Я ничего не слышала и не видела. Кабинет расположен далеко по коридору. Я упорядочивала компьютерный каталог, у нас все современные материалы отцифрованы, со временем дойдут руки и до столетних завалов. Услышала шум и спустилась вниз, – ответила Покровская. – Адель вчера предупреждала нас: полиция попытается свалить смерть Лены на музейный коллектив.
– Дама с палочкой, страж оссуария – костницы, родившаяся в лагере на Колыме? Она меня чуть костылем сгоряча не пронзила, ай-яй-яяяййй, чем я заслужил ее гнев? – Гектор укоризненно покачал головой. – А она… где она находилась вчера между шестью и половиной седьмого, а?
– Рискните, молодой человек, поинтересуйтесь у нее сами, – съязвила Покровская. – Адель Викторовна – вдова академика, физика-ядерщика, она никого не боится, на нее разная нечисть строчит доносы, но Адель не страшится клеветников. И режет в глаза правду-матку. Адель сейчас с палкой передвигается, из-за своего колена!
– Мы никого ни в чем не подозреваем, ни вас, ни вашу подругу, – заверила Покровскую Катя поспешно. – Скажите, пожалуйста, Краснова ведь неоднократно работала с архивом, да? И отсканировала его для себя. Но документов немного. Хватит дня для изучения. Зачем она к нему возвращалась?
– Почти каждый день являлась в библиотеку, выкраивая час-полтора от своей непосредственной работы. И вчера, в выходной, забрала коробку в свободный кабинет. Она мне не объясняла свою цель, я не спрашивала. Думаю, она собирала материал для научной монографии. Писанина – кропотливая вещь.
– Вы правы, – согласилась Катя.
Гектор аккуратно разложил на столе бумаги, сел рядом с Катей, закинул руку на спинку ее стула, подвинулся вплотную, и они начали читать архив.
Бухгалтерская ведомость с датой наверху листа: 10 апреля 1931. В графах ведомости синими чернилами столбец с перечислением: мука – 2 мешка, рис – 4 мешка, мясные консервы, соль, сахар, спички, дрова, керосин, чеснок, препараты и оборудование для полевых исследований и консервации собранных образцов, фонарь, деревянные ящики, вьюки, наем лошадей, зарплата носильщиков, проводника и фотографа, фотоматериалы, пленка, бумага, проявители, почтовые услуги, телеграф и пересылка собранных экспонатов, теплая одежда, сапоги, палатки, прочие непредвиденные расходы. Против позиций в столбце отсутствовало указание денежных сумм. Внизу синими чернилами расплывалась подпись: руководитель экспедиции профессор И. В. Велиантов.
– Копия, – объявил Гектор уверенно. – Документ в те времена составляли в двух или трех экземплярах от руки или же печатали на машинке под копирку, но не в нашем случае. Первый отправляли главбуху и руководству музея на подпись, ими уже и проставлялись выделенные суммы из музейного бюджета.
Катя читала дальше. Несколько пожелтевших разрозненных листов из блокнота. Синие чернила, выцветшие от времени.
Gyps himalayensis – снежный гриф, или кумай. Эндемик Памира, Гималаев, Тибета по описаниям. Замечены нами с Павлом экземпляры и здесь, на Тянь-Шане. Гнездится в горах, по словам проводника, местные встречают его весьма часто. Мы же с Павлом видим крупную птицу-падальщика впервые. Сколько мощи и красоты в великолепном создании! Кумая считают подвидом белоголового сипа, но я лично не разделяю подобную точку зрения. Надо еще его понаблюдать, чем мы с Павлом активно займемся. Если повезет, добудем экземпляр для музейной коллекции. Павлу уже не терпится трудиться над чучелом. Дело непростое! Тянь-Шань – не Кавказ, место нашей с Павлом прошлой экспедиции. Здесь все иначе, намного сложнее, в том числе и сбор образцов.