— И чем все это кончилось? — Я оглянулся на дверь в спальню и приложил палец к губам, чтобы он завершил финал истории чуть тише, чем начал.
— Я убедил его! Да, я смог его убедить, смог! — словно уговаривая самого себя, несколько раз повторил Амирусейн. — Потеряна родина, семья, деньги, сказал я ему, единственное, что у меня осталось — это моя честь. Не лишай меня и последнего. И он сжалился надо мной, этот турок, но всю ночь заставлял меня мастурбировать с его членом…
Наконец Амирусейн ушел, я разделся и лег на диване. Прежде чем удалось заснуть, я подумал о странной прихоти судьбы: отец моей жены по доброте души дал денег человеку, который купил на них дом, и вот спустя много лет мы всей семьей оказались под его кровом. В ту ночь я впервые обратил внимание на тайную взаимосвязь событий, казалось бы не имеющих друг к другу никакого отношения. С тех пор я все чаще и чаще нахожу подтверждение тому, что многие наши поступки оказывают влияние на жизни других людей, отдаленных от нас временем и расстоянием. (К примеру, я оказался в доме Амирусейна в Кисловодске из-за того, что незнакомый мне пожарник Пилипенко увел у него жену. А не упомяни словоохотливый Амирусейн в ту ночь о том, у кого он приобрел дом в Кисловодске, я никогда бы не узнал о том, что отец моей жены дал денег вернувшемуся с фронта Юсифу и какое важное значение его поступок через много лет приобретет для меня и всей моей семьи.)
Уже засыпая, вспомнил Юсифа, который приходил к моим родителям, когда мне было года четыре. Он носил военную форму, но пальто на нем было гражданское. И как-то в присутствии многих людей я показал на него пальцем и крикнул: шпик! Все рассмеялись, Балададаш начал выяснять, почему я так думаю, и я ответил, что так считают мои родители. Отец очень смутился, но успокоился, когда выяснилось, что к такому выводу я пришел, услышав их разговор о каком-то фильме, где шпион под пальто носил военную форму. Мать часто со смехом вспоминала об этом случае, так же как и о том, как однажды, когда она показывала каким-то гостям свои новые покупки, я бросился в спальню и, к ужасу родителей, вынес оттуда две пары новых женских трусов, купленных в этот же день, но почему-то в рассказе мамой не упомянутых.
— И вот это, и вот это! — вопил я, размахивая трусами. — Это же тоже ты сегодня купила.
После возвращения из Кисловодска отец рассказал мне, что Юсиф вернулся с фронта сильно контуженным, его преследовали какие-то кошмары, иногда они заканчивались приступами падучей, и Юсиф подолгу не приходил в себя…
Об этих приступах я уже знал от старика фотографа, жившего по соседству с домом Амирусейна, в котором мы провели лето. По уверениям фотографа, он познакомился с Юсифом и Гюлей сразу же, как только они переехали в Кисловодск. Снимая мою семью на фоне знаменитых кисловодских достопримечательностей: у Стеклянной струи, в Замке коварства и любви, в Храме воздуха, — дядя Эдик, так звали старика, очень подробно рассказывал о том, что произошло с Юсифом и Гюлей в Кисловодске и об их единственном сыне, весьма преуспевшем в жизни.
Через многие годы, живя уже в Москве, я пытался познакомиться с сыном Юсифа и Гюли. В 1997 году ему исполнилось пятьдесят лет, к этому времени он стал президентом одной из самых крупных российских нефтяных компаний, и его юбилей довольно пышно отмечался и в Баку, и в Москве. Двумя годами позже отец отправил ему большое письмо, в котором напоминал о том, что является близким другом его покойного отца, и просил оказать финансовую помощь для оплаты дорогостоящей хирургической операции на сердце своего внука. Мои родители надеялись, что письмо не будет оставлено без внимания, а жена была в этом уверена: сын Юсифа просто обязан помочь внуку человека, без финансовой поддержки которого Юсиф ни жениться, ни переехать в Кисловодск не смог бы.
К этому времени я уже знал о Юсифе, его жене Гюле и их сыне больше, чем о самых близких людях. Почти каждый вечер в нашем доме возникал о них разговор, и чаще всего о той поре, когда Юсиф, вернувшись с фронта, добивался встречи со своей будущей женой, и только моя мать могла ему в этом помочь…
Земля дрожала; от нее исходил странный, нарастающий, ввинчивающийся в уши звук. «Полуторка» с побитым крытым кузовом на предельной скорости неслась по ухабистой дороге, вьющейся меж невысоких холмов. Гул все усиливался, заглушая взрывы снарядов. Впереди в темной клубящейся пелене возник наконец просвет, а с ним и надежда выскочить из полосы обстрела. Но вдруг машину подбросило, перевернуло в воздухе, и она грохнулась на землю колесами вверх. Из-под капота рванулись языки огня, кабину охватило пламя. Обе двери заклинило. Режущий барабанные перепонки звук прервался, наступила тишина, в которой Юсиф затих, прекратив тщетные попытки выбраться из кабины. Нестерпимый жар опалил лицо, руки — пламя подбиралось все ближе и ближе…