Мать отправилась в соседний дом за Гюлей, а Балададаш ещё долго приставал к Юсифу, уговаривая его съесть хотя бы тарелку плова.
Спустя много лет мать рассказала мне, о чем говорили Юсиф и Гюля, когда ей удалось устроить их первую встречу, это было бурное объяснение, причем тон задавала Гюля.
— Ты думаешь, что делаешь? У меня муж, семья. Ты что — не понимаешь этого?! Ты вообще понимаешь, что произошло?! Я чужая жена, понимаешь? Жена другого человека! Оставь меня в покое. Что ты гоняешь Назу туда-сюда? Чего ты добиваешься?
— Почему ты меня не дождалась?
Лицо Гюли перекосилось — так возмутил её этот вопрос; мать, рассказывая, старательно изобразила гневную гримасу Гюли.
— Я тебя не дождалась?! Я?! Да я три года тебя ждала.
— Я имею в виду — потом, когда война кончилась.
— И потом я тебя ждала. Все вернулись домой: калеки, больные, здоровые. Даже те, кто в плену был… Только от тебя ни слуху, ни духу… А теперь вдруг явился: «Вот он я, прибыл».
— Задержали меня.
— Знаю, кто тебя задержал. Видела фотографию.
— Какую фотографию?
— Сам знаешь.
— Она ко мне отношения не имеет. Это знакомая нашего старшины.
— А старшина или как его там, утверждает, что твоя.
— Откуда ты его знаешь?
— Я его в глаза не видела. Муж где-то познакомился. Ещё до свадьбы нашей. Принес фотографию. «Ты его ждешь, говорит, а он в Польше с девушками развлекается».
— Я эту польку первый и последний раз видел. Старшина попросил, чтобы сфотографироваться с ними. Неужели ты мне не веришь?
— Сейчас это уже не имеет значения. Верю, не верю. Поздно об этом говорить. Год прошел после окончания войны.
— Я не мог приехать.
— Почему это всех отпустили, а ты не мог?!
Юсиф ответил не сразу, и выдавил, глядя в сторону:
— Посадили меня.
— За что? Вел бы себя нормально, не посадили бы…
— Я домой поехал. Как девятого мая немцы сдались, я оружие ребятам нашим отдал и в Баку поехал. В Баладжарах меня поймали. И под трибунал.
— За что?
— Без приказа нельзя было уезжать. А я уже не мог… — Юсиф на мгновение умолк и неожиданно для себя заявил. — Ты должна с ним разойтись.
— С кем? Не говори глупости. Мы с тобой последний раз видимся.
— Я убью его.
— Научился на войне?
— Пока мы воевали, они тут на наших невестах женились.
— Я сама за него пошла, — с вызовом сказала Гюля, как бы давая понять, что если и следует кого-то убить, то её, а не мужа.
— Ты из-за фотографии это сделала? — спросил Юсиф.
Она не ответила на его вопрос; и тихо заплакала, закрыв лицо руками…
Мать тоже еле сдерживала слезы, рассказывая, так взволновали ее воспоминания почти пятидесятилетней давности. Но, взяв себя в руки, она продолжила…
Юсиф шагнул к Гюле, остановился рядом, но не решался притронуться; рука, потянувшаяся было погладить ее по волосам, так и повисла в воздухе…
И тут мать всё же не выдержала и заплакала.
О тех же самых событиях рассказал мне и мой дядя Джавад, который к концу жизни стал добрым и рассудительным стариком.
Через полчаса Юсиф шел по извилистой узкой улице в сторону одноэтажного домика, в котором родился и вырос. Пройдя несколько кварталов, он остановился, заглянул в подворотню, темнеющую за массивными железными воротами. Прислушался. Затем протиснулся в узкую щель между створками ворот, скрепленных цепью с замком. Сделав несколько шагов в полной темноте, нащупал ногой лестницу, ведущую в подвал.
Снизу доносились негромкие голоса. Игра шла в скудном желтоватом свете керосиновой лампы: были видны только кости и деньги, придавленные куском кирпича, и руки, бросающие кости и считающие деньги. Лица игроков едва проступали в полумраке блеклыми пятнами.
— Проходи, — сказал Юсифу кто-то, стоявший недалеко от двери; видимо, его узнали, если не был подан знак тревоги.
Юсиф подошел поближе к лампе, поздоровался, присел на корточки рядом с моим дядей Джавадом. Понаблюдал за игрой.
— Сыграешь? — спросил дядя, бросив кости.
— Нет… У меня к тебе разговор.
Они отошли вглубь подвала. Здесь под ногами хлюпала вода.
— Я знаю, зачем ты пришел, — опередил Юсифа дядя Джавад. — Напрасно ты в это дело вмешиваешься. Она моя сестра и должна вести себя прилично.
— Я не вмешиваюсь, — сказал Юсиф, — я только дам тебе совет. А ты уж сам решай, как тебе поступать. Мужчина не должен волноваться из-за таких мелочей, как женские ногти, — Юсиф не очень был убежден в своей правоте, но говорил уверенно. — Азербайджанские женщины в старину и волосы красили, и ногти. И никто их за это не осуждал.