Юсиф прислонил к стенке кусок стекла, который удалось достать у соседа, и занял очередь у окошка регистратуры. Получив карточку и клочок бумаги с номером очереди, он взял стекло и прошел к кабинету невропатолога, где уже сидели на скамейке две женщины и старичок в пенсне, пристроил стекло в углу коридора и остановился у плаката, на котором объяснялось, как оказывать первую помощь при ранениях и переломах. Прочитав, как надо накладывать перевязку, он перешел к окну, отсюда был виден базар, где огромная очередь толпилась у хлебного магазина. Несколько безногих инвалидов, разогнавшись на колясках, с криками налетели на милиционера, следившего за порядком, - видимо требовали, чтобы их пропустили без очереди...
Врач-терапевт, соседка по дому, знала Юсифа ещё с довоенных времен; заглядывая ему в глаза, постукивая по коленке, проверяя, дрожат ли вытянутые руки, она будто так, между прочим, задавала вопросы.
- Как спишь?
- Нормально, по-моему...
- Галлюцинации продолжаются?
- Что? - не понял Юсиф.
Она улыбнулась.
- Машина продолжает гореть?
- Да. - Юсиф улыбнулся в ответ.
- И бомбежка продолжается?
- Да.
- Так. Вытяни руки, пожалуйста. А как мама себя чувствует?
- Спасибо.
- Отец пишет?
Молчание Юсифа она поняла правильно.
- Прости... Я не знала. Давно?
- Уже полгода.
Рука с молоточком опустилась, повисла; чуть отвернувшись от Юсифа, врач словно застыла в своем кресле. На столике рядом с чернильницей стоял портрет её сына, погибшего под Будапештом. Юсиф тоже молчал, не зная, что сказать.
- У тебя заметное улучшение, - врач сделала над собой усилие, - если так пойдет, то, тьфу-тьфу, к концу года сможешь работать по специальности...
- А пока, значит, нельзя?
- Пока нельзя, - вздохнула она. - Приступов больше не было?
- Нет, - Юсиф, не скрывая огорчения, умоляюще смотрел на врача.
- Выглядишь ты хорошо, - бодро сказала она, - показатели тоже улучшились. Но за руль садиться рановато. Пойми... Пока есть хоть какая-то вероятность приступа - опасно. Подождем ещё пару месяцев.
Юсиф встал.
- Ты можешь пока на другую работу устроиться. Но не тяжелую. А лучше поехать в санаторий. Я могу дать направление. Тебе полагается.
- Спасибо, - сказал Юсиф.
- Ну что ты обижаешься? Не могу я написать, что ты здоров. Тебе лучше, но контузия у тебя такая, что ещё надо лечиться.
- До свидания, - вежливо сказал Юсиф и вышел из кабинета.
На лестнице, у выхода из поликлиники, Юсиф встретил Гулама; поседевший за те три года, что они не виделись, сослуживец его отца торопливо переступал через две ступени и, тяжело дыша, поднимался ему навстречу.
- Второй день ищу тебя, - он перевел дыхание и подал знак, чтобы Юсиф следовал за ним. Юсиф поднял стекло над головой, опасаясь задеть кого-нибудь из тех, кто поднимался по лестнице навстречу.
На улице Гулам таинственно оглянулся и пошел к водяной будке на углу, потом, передумав, резко поменял направление и перешел на другую сторону, под деревья. Здесь он перевел дыхание и тревожным шепотом сообщил, что есть важные новости. Видимо, какие-то основания для столь странного поведения у Гулама были.
- Матери я ничего не сказал, - продолжал он. - И ты не говори. Женщинам серьезные вещи доверять нельзя. Хотя мать твоя, конечно, надежный человек.
- Что случилось? - теряя терпение, спросил Юсиф.
- Мой долг тебе сказать. Я сперва не хотел. Но потом понял, что не имею права... Есть вещи, которые скрыть невозможно. А впрочем, пусть Фируз сам тебе скажет.
- Фируз вернулся? - Юсиф не поверил услышанному. - А срок?!
- Сократили. За хорошую работу. Теперь едет с семьей в Соликамск какой-то... Ещё на три года. Он просил тебя разыскать. Вечером он уезжает. На один день приехал.
- Что-нибудь связанное с отцом? - спросил Юсиф.
- А что ещё? Он у него на руках умер.
- Где Фируз?
- Прячется у родственников. Я покажу.
- Пошли.
- Лучше попозже. Когда соседи лягут. Он в Баку без разрешения приехал... Зачем тебе это стекло?
- Отрезать надо по размеру, чтобы вставить в окошко.
Гулам махнул проезжающему мимо инвалиду на коляске; тот подъехал.
- Алмаз есть? - спросил Гулам. Инвалид освободил руку из деревянной колодки, которой отталкивался от асфальта (она имела специальную прорезь для пальцев), и вытащил из кармана "алмаз".
- Отрезать надо, - строго сказал Гулам и показал на стекло.
- Какой размер? - спросил инвалид.
Юсиф с помощью нитки, прихваченной из дома, отмерил нужную длину и инвалид ловко, одним движением, разрезал стекло на две части.
- Дай ему папиросу, - сказал Гулам Юсифу.
Получив папиросу, инвалид покатил дальше; плохо смазанные подшипники шумели, но подталкиваемая обеими руками самодельная коляска довольно быстро набрала скорость на спуске...
Пока Юсиф вставлял стекло, мать закончила печь лепешки; чуть раньше она приготовила халву.
- Все готово, - сказала она, складывая лепешки в тарелку; в другую тарелку она положила халву. - Прошу тебя, будь с ним поприветливей. Почему он тебе так не нравится, понять не могу! С детства ты его невзлюбил. И рубашку переодень.
Юсиф надел чистую рубашку и белые отцовские туфли, начищенные зубным порошком.
- Он все сделал, чтобы спасти отца, - сказала мать, - даже судье деньги предлагал. Но отец во всем признался. А в таких случаях, говорят, уже ничего не сделаешь. - Она вздохнула. - Наивный человек был твой отец, не мог врать.
- А зачем ему нужно было врать, - сказал Юсиф, - если он себе ни копейки не взял.
- Не знаю, - мать опять вздохнула, - но домой он ничего, кроме зарплаты не приносил. Иногда буханка или полбуханки оставались ему. А там о сотнях килограммов шла речь. Если не больше.
- И он подтвердил?
- Да, - сказала мать, - своими ушами слышала. А кому деньги отдавал, так и не сказал, сколько его ни вынуждали...
- Я пошел, - Юсифу не хотелось слушать такое об отце, даже если это и было правдой.
Сеид-рза жил в многоэтажном доме дореволюционной постройки неподалеку от Баксовета. Лифт поднял Юсифа на четвертый этаж, к свежевыкрашенной двери, на которой висел почтовый ящик с большим замком.
Открыла моя тёща Салтанат и искренне обрадовалась Юсифу, во всяком случае, так она утверждала, рассказывая по моей просьбе о его визите.
Юсиф пристроил тарелки с халвой и лепешками на столике с телефоном, снял туфли; дверь распахнулась, в прихожей появился мой тесть, высокий, дородный Сеид-рза.
- Юсиф, дорогой, где же ты пропадаешь? Я тебя жду, жду... - он обнял Юсифа, прижал к груди. - Ну-ка, дай я на тебя посмотрю. Говорят, ранен был? Ну ничего, до свадьбы всё заживет. Проходи в комнату.
В гостиной, стены которой были завешаны коврами, он усадил Юсифа за стол и попросил жену, вошедшую в комнату вслед за ними, принести чаю.
- Кое-что я о тебе знаю, - сказал он, накладывая Юсифу варенье, - потом все подробно расскажешь. А сперва о деле: где собираешься работать?
- Пока не знаю.
- Есть одно место. Временно. А когда сделаем тебе справку - сядешь за руль, - Сеид-рза был хорошо осведомлен о делах Юсифа. - Все машины на заводе твои. Хочешь отцовскую? Или любую другую. А пока поработаешь на автобазе кладовщиком.
- На какой автобазе?
- Нашего управления.
- Какой из меня кладовщик?
- Справишься. Ты, как и отец твой, скромничаешь... - он умолк ненадолго. Мать тебе рассказала?
- Да.
- Ничего не могли сделать. - В голосе Сеид-рзы ощущалась неподдельная горечь, - старик почему-то пошел на признание.
Юсиф не мог понять, о каком признании идет речь, в чем должен был признаться его отец? Что за преступление он совершил?