Автобус довез нас до институтской больнички, мы отдали - сколько обещано, и водила пожелал нам удачи.
Мы вошли в приемный покой и нам навстречу - Хирург. Увидал нас, сделал квадратные глаза и цедит:
- "Не знал, что ты - фанат".
Я отвечаю:
- "Пошел ты! Просто сегодня - двадцатое. Апреля. Вся мразь стеклась в город. Не в костюмах же нам ее привечать?!"
Так Хирург, как дурак, уставился на календарь. Я уж решил, что он не понял, да тут вылетает такой старикашка. Сам низенький, морда вредненькая, пенсне, как у Чехова, в жилетке, лысый, шнобель такой, что рядом с ним клюв нашего Хирурга - курносый. Вылетает и противным-препротивным голоском:
- "Фанаты? А ну - пошли отсюда..."
Тут Хирург цепляет дедушку за рукав и говорит:
- "Это не фанаты. Я их знаю. Это у них - как камуфляж".
Тогда дедок вперивается в Хирурга и говорит:
- "Война кончилась лет - сорок назад и я..."
А Хирург ему промеж глаз:
- "Война не кончилась. Сегодня двадцатое апреля. И сегодня они - прямо с войны..."
Дед поворачивается и тоже, как дурак, на календарь. А потом как заорет:
- "А вы что здесь стоите? Вы же - врач! В перевязочную больного! В перевязочную".
Сыч поволок филолога. Хирург побежал указывать путь, а я остался с дедком. Неудобно оставлять его одного. Он снял свое пенсне, посмотрел на меня близорукими, огромными глазами и протягивает белоснежный платок:
- "У Вас кровь, молодой человек".
Я утерся шарфом, посмотрел и порадовался, что он красно-белый - все не так заметно. Он подержал в руках платочек и говорит:
- "Знаете, похоже, я безнадежно стар. Начинаю упускать какие-то вещи. Так и не довелось сходить на футбол. Представляете?"
Я улыбнулся, поморщился из-за губы и отвечаю:
- "Мне - тоже..."
А он смотрит дальше и спрашивает:
- "Раз Вы не фанат, подарите мне свой шарф. Мне очень надо".
Я гляжу на свой красно-белый шарф, а он уже наполовину совсем красный. Я отрицательно качаю головой:
- "Не могу. "Спартак" - чемпион. А вот шапочку - ради Бога".
Нахлобучил я ему свой красно-белый петушок и дед стал похож на маленького пионера. Всем ребятам - примера. Он, так и не одев свои очки, ушел, а вместо него пришел Сыч.
Филолога нам вернули под утро. У деда были золотые Руки. У парня потом не осталось и шрама!
А через неделю отловил меня Сыч, а глаза у него... Я спрашиваю:
- "Что с тобой?"
- "Промашка вышла. Это оказались - не те. То ли панки, то ль металлисты. Не те, понимаешь?"
Я чуть не сел. Едрена репка, а мы их - так... Тут я вспомнил, разозлился и говорю:
- "А чего ж у них свастики на цепях?!"
- "Так говорят, это - не свастика! У нее рожки в другую сторону, а в темноте..."
Тогда я взял Сыча за грудки и очень внятно сказал:
- "Ежели на козлах свастика, мне по фигу в какую сторону загнуты ее рожки. Их рога я загну в ту сторону, какую положено. Загну, загибал и загибать буду. Вот такой я тупой и непросвещенный".
Сыч сразу приободрился и говорит:
- "Там один на гвоздь налетел. Ему теперь девочки без нужды".
Я просто пожал плечами:
- "Так лед-то какой на улице! Мало ли кто поскользнется... Сидел бы дома, раз не умеет гулять!"
А через месяц Оленьке пришла пора срочно почиститься. Мы с Сычом и будущей Сычевой женой привезли ее к Хирургу, и он с подозреньем спросил:
- "Твое?"
Я даже обиделся:
- "Мое бы у меня выросло. Девка больно хорошая".
- "Его?"
- "Да пошел ты! У него его тоже бы выросло. Скоро вырастет. Сам гляди".
Хирург глянул на серую Ольгу, на нас - и забрал ее. А когда сидели и ждали, пока она отлежится - раздавили на четверых. Так и подружились. Раньше-то я его знал лишь как Ленкиного старшего брата. Я тогда спал с ней. И думал - жениться. Мы все так думали.
Так что, не берите в секретарши девчонку, коя знает вас, как облупленного. Не заводите от нее дочерей. А самое главное - не дружите с Хирургами, ежели его родная сестра родила вам дочурку в ваше отсутствие. И никогда не дарите спартаковских "петушков" деду той самой девчонки, с коей вам сладко спать. Можно поставить себя в дурацкое положение. На всю жизнь.
Да, - на другой год мы опять собрались в апреле. Походили, поорали: "Спартак" - чемпион!" - зашли к Хирургу, сказали, чтоб шел спать, или с нами - пить. Он пошел с нами.
В третий год я уже пошел с Ленкою. Сама напросилась. Опять - никого. Даже скучно. Завалили всей толпою к Хирургу и устроили сабантуй прямо у него в перевязочной. Никто не удивился и не спросил - кто мы и откуда. Мы не удивились, что в перевязочной средь ночи столько врачей. Да - сестричек.
А потом мы выросли и перестали бродить по апрельской Москве. Да и зачем бродить? Тихо у нас. Тихо и покойно. По-крайней мере - двадцатого апреля. Сами понимаете - ледок. Бродишь ночью - как бы не поскользнутся.
Хе
Патриарх
The Hierophant
Le Pape
Der Grossmeister
Цикл Воли - Развитие
Москва - 1937 год
Мы шли в ночи и было слышно, как звенят подковками у нас сапоги. Город - похоже что спал, а скорей всего - притворялся.
Стояла густая августовская ночь и окна москвичей были распахнуты. Обычных москвичей. Нас вел старый Палыч, коий всю дорогу внимательно смотрел на раскрытые окна. Ежели какое-то из окон было заперто, он молча показывал на него пальцем, Леша включал потайной фонарь, а Володя отмечал координаты окна.
В такую жаркую ночь за этими закрытыми окнами прятались "Враги Народа". Они, наверно, шептались друг с другом и говорили всякие гадости - про Нас, Нашу Родину и самого Товарища Сталина.
Здесь - в центре города это была одна из самых верных примет. Бывших хозяев всех этих домов постреляли в дни Революции и теперь в их просторных, светлых квартирах и комнатах жировала пролетарская, да жидовская грязь, всплывшая в дни мятежа. И мы - шли ее чистить. И вся эта грязь и мразь слышала, как гремят подковками в притаившемся городе наши кованые сапоги и - в штаны делала себе от ужаса.
Сперва - делала, а стоило нам пройти, сразу же начинала шипеть нам вслед. А чтоб не слышали мы ее мерзкого шипа, закрывала окна на все шпингалеты с задвижками. Она не знала, что - закрытое окно - Примета. По возвращении мы пересчитаем виденные нами закрытые окна и будем знать - куда идти в другой раз.
Правда, теперь примета сия стала терять прежний смысл. Все чаще за закрытым окном была уже опечатанная нами комната. То есть - не нами, но другой ротой. Правда, именно моя рота выявила и взяла больше всех - этой сволочи.
Остальные ленятся и выезжают на задержания на машине. А при звуке наших машин окна захлопывают - самые добропорядочные обыватели. Поэтому мы любим идти пешком.
С нами - старый, бывалый "следак" Виктор Палыч. Отсидел в двадцатых сколько положено, а потом был взят нами во "внештатники". Знает и помнит былую Москву, как облупленную. А еще хлеще знает и помнит всех этих бандюков с горлопанами, что устроили тогда этот переворот. Его позиция простая и правильная:
"Бандиты будут сидеть, иль - лежать, - в зависимости от статьи. Урки должны гнить на нарах, а не жрать ананасы в Кремле".
Я с ним согласен. Когда мы берем нового бандюка, они же все - пьяные в дым, катаются в ногах, да блажат про то, что они - большие дружки Товарищу Сталину. А у меня в голове: "Не обращай внимания, Аннхен. У дочери настоящего Рыцаря нет ни нервов, ни - трясущихся рук! Ты сбилась. Раз-и, два-и..." - а потом, как кричали мама с сестрой.