— Господин, мой добрый господин. Сжальтесь, не убивайте. Я поклоняюсь своему богу, а он очень ревнив. Но если вы прикажете, я буду поклоняться великому богу Иншушинаку, Хумпану и Мардуку. Только не казните меня! Я издалека и не знаю ваших порядков. Пощадите, господин!
В комнате установилась нехорошая тишина. Эну Нибиру с легкой брезгливостью смотрел на трусливого раба и думал, что же с ним делать дальше. Но Макс почувствовал заминку и продолжил:
— Я пригожусь, мой господин. Я очень хорошо умею считать.
Заявление произвело эффект разорвавшейся бомбы. Глаза жрецов приняли размер небольших блюдец.
— Что ты сказал?
— Я хорошо умею считать, — повторил Макс.
— Встань.
Макс торопливо вскочил и опустил глаза в пол.
— Крестьянин собирал семь дней по десять мешков ячменя. Потом пришел сборщик налогов и забрал тридцать мешков. Сколько осталось у крестьянина?
— Сорок, господин, — смиренно сказал Макс.
Глаза эну Нибиру приняли совсем уж неприличный размер.
— Хорошо. Наместник нашей провинции построился на бой с армией в пять тысяч человек. Половину он оставил в центре, а вторую половину разделил пополам и поставил на фланги. Сколько войска стало в центре и по флангам?
— Две с половиной тысячи в центре, а по флангам-по тысяче двести пятьдесят- моментально ответил Макс.
— Немыслимо, — произнес с задержкой эну Нибиру. Как ты это делаешь так быстро?
— Я учился в школе, господин.
— Это я и так понимаю. Эну Халти, я его забираю у тебя.
— Слушаюсь, господин, — сказал Халти.
Эну Нибиру ударил в гонг, и в комнату, поклонившись, вошел слуга.
— Слушаю, господин.
— Отведешь этого раба на чистую половину, накормишь и покажешь, где ему спать. Потом познакомишь его с Ансун, она научит его почитать Богиню-мать и Иштар. Утром приведешь ко мне.
— Слушаюсь, господин.
Через час, осоловевший от неприличной сытости и безделья, Макс валялся на тростнике и пялился в потолок. Он с большим удовольствием смотрел бы в окно, но окон тут просто не было, местные любыми путями прятались от палящего солнца. Освещение осуществлялось масляными лампами, глиняными для людей попроще и бронзовыми, немыслимо вычурными, у знати и жрецов.
В комнатку вошла молодая крепенькая женщина, которая спросила:
— Ты Макс? Получив утвердительный ответ, начала снимать тунику.
— Эй, ты чего? — удивился Макс.
— Господин велел научить тебя чтить Великую Мать и богиню Иштар. И Ансун присела рядом, как-то по-особенному поглаживая живот и область паха Макса. Тот отреагировал незамедлительно, приведя оборудование в вертикальное положение. Ансун моментально уселась сверху и начала ритмично двигать бедрами. Хватило Макса секунд на двадцать.
— Чего это ты? — изумилась Ансун.
— У меня год женщины не было, — признался Макс, краснея.
Ансун округлила рот в изумлении.
— Богиня разгневается. Повторим.
В этот раз все продлилось существенно дольше. Макс даже проявил активность, перевернув девушку на спину. Та довольно постанывала, видно служение богине для нее было делом необременительным и вполне приятным. Минут через десять довольный Макс лежал на спине, мечтая о сигарете. На эльфийскую принцессу Ансун не тянула, но после года воздержания это существенного значения не имело.
— А когда мы будем богинь чтить? — спросил он.
Ансун снова изумилась.
— А я сейчас что делала? А как еще чтить богиню плодородия и богиню любви? В твоих землях не так, что ли?
— Да если бы в моих землях было так, я в храм каждый день ходил бы! — восхитился Макс. Приоткрывшиеся детали местной жизни ему понравились. Вон оно как, оказывается. И удовольствие получаешь, и богине молишься. Двум сразу. А он, как дурак, собственными руками от излишков гормонов избавлялся. И соседи по бараку те еще козлы, хоть бы подсказали.
Ансун неспешно оделась, махнула рукой и ушла.
— Теперь поспать! — решил Макс, признав текущий день однозначно лучшим в этом проклятом году.
Глава пятая,
где Макс начинает считать себя очень умным, потом глупым, а потом узнает, что такое сотрясение мозга
Рано утром тот же слуга поднял Макса, дал ему полчаса, чтобы поесть и умыться, и отвел его к эну Нибиру. Тот был в совершенно другой комнате, намного больше и богаче, чем вчера. Бритый налысо, худощавый жрец с ястребиным носом был завернут в какую-то белую хламиду без каких-либо украшений. Он сидел за столом, отделанным резьбой сверху донизу. Ножки представляли собой львиные лапы, а торцы были украшены орнаментом из цветов и кистей винограда. Кресло с высокой спинкой, на котором сидел жрец, было вообще произведением искусства. Ножки были явно точеные, что говорило о наличии соответствующего станка, а подлокотники были исполнены в виде склонившихся в позу пьющего оленя людей. Руки эну лежали на их спинах. Стены комнаты были затянуты тканью, а в углу стоял большой сундук, украшенный металлической штукой, по всей видимости, выполнявшей роль замка. На столе стояла бронзовая лампа с таким орнаментом, что директор Эрмитажа отдал бы за нее любую почку на выбор. На лампе была изображена охота на льва. Лихие парни на колеснице истыкали бедную животину стрелами, как ежика. В наше время львы в Азии не водились, это Макс знал совершенно точно. А тут, по всей видимости, они еще были. Да чего уж там. Геракл вон немейского льва угомонил, значит они и в Греции жили. Если бы Макс читал Геродота, он бы знал, что львы нападали на обозы Ксеркса в греко-персидских войнах. Но он Геродота не читал, как и положено менеджеру среднего звена, а теперь стоял, уткнувшись взглядом в пол, и, скашивая глаза, пытался оценить местное великолепие. По меркам прошлой жизни оценку интерьеру можно было выставить на уровне «ну ничё так», но в местных реалиях это была круть несусветная. Учитывая сложность транспортировки драгоценных пород дерева, которые сюда везли из Ливана, стоило это все неимоверно дорого. Сесть Максу, что характерно, никто не предложил. Жрец сверлил его глазами, словно пытаясь загипнотизировать. Учитывая разницу в положении и возможность отправить парня на костер, страшно было до жути.