— Мы ведь не уводим чужого Калву, а?
Я слышал, как она называла животное этим именем.
— Не-ет, — ответила она негодующе, взглянув на меня большими карими глазами.
— Чей же он? — продолжал я.
— Отца, — сказала она.
— И куда мы его ведем?
— К моему дяде.
— А зачем твоему дяде нужен Калва?
— Поле пахать…
— Но Калва не может один пахать поле?
— Конечно нет, — ответила она.
Каким я был бестолковым! Но разве можно ожидать, чтобы саиб хоть что-нибудь смыслил в волах и пахоте.
— У твоего дяди только один вол? — упорствовал я.
— Да, — сказала она, — теперь у него один вол, но было два.
— Куда же делся второй? — спросил я, полагая, что его, наверно, продали за долги.
— Его вчера убил тигр, — ответила девочка.
Вот это новость! Пока я обдумывал ее слова, мы продолжали путь молча. Девочка то и дело оборачивалась и поглядывала на меня, наконец собралась с духом и спросила:
— Вы приехали застрелить тигра?
— Да, я приехал попытаться застрелить тигра.
— Почему же вы уходите от того места, где лежит вол?
— Потому что нам нужно отвести Калву к твоему дяде.
Ответ, по-видимому, удовлетворил девочку, и мы побрели дальше. Я получил очень важные сведения, но хотел знать больше и вскоре задал новый вопрос:
— Разве тебе неизвестно, что этот тигр — людоед?
— Конечно, известно, — ответила она, — он съел отца Кунтхи, маму Бишона Сингха и много других людей.
— Тогда почему твой папа послал тебя с Калвой, а не пошел сам?
— У него малярия.
— А братьев у тебя нет?
— Нет. Был один брат, но он давно умер.
— А мама?
— Мама есть. Она готовит обед.
— А сестра?
— У меня нет сестры.
Так на долю этой маленькой девочки выпала опаснейшая задача отвести вола к дяде по дороге, по которой даже взрослые осмеливались ходить лишь большими группами и где, кроме нее, за все четыре часа пути я не встретил ни одной живой души.
Мы дошли до тропинки, и девочка свернула на нее, вол последовал за девочкой, а я за ним. Вскоре показалось поле, на дальнем краю которого стоял небольшой дом. Когда мы приблизились к дому, девочка крикнула, что привела Калву.
— Хорошо, Путли,[12] — ответил из дома мужской голос, — привяжи его к столбу и иди домой: я ем.
Мы привязали Калву к столбу и вернулись на дорогу. Лишившись связующего звена — Калвы, Путли застеснялась и ни за что не хотела идти со мной рядом. Мне пришлось идти впереди, приноравливаясь к ее шагу. Некоторое время мы молчали, затем я сказал:
— Я хочу застрелить тигра, который убил вола твоего дяди, но не знаю, где этот вол находится. Ты мне покажешь?
— О да, конечно, — проговорила она с готовностью.
— Ты видела убитого вола?
— Нет, но я слышала, как дядя рассказывал, где он лежит.
— Это близко от дороги?
— Не знаю.
— Вол был один, когда на него напал тигр?
— Нет, он был с деревенским стадом.
— Тигр убил его утром или вечером?
— Утром, когда стадо шло пастись.
Разговаривая с девочкой, я зорко поглядывал по сторонам: дорога была узкая, слева ее окаймлял густой лес, а справа — не менее густой кустарник. Мы прошли около мили, когда увидели протоптанную скотом тропу, она вела в джунгли. Девочка остановилась и сказала, что вол, по словам дяди, был убит именно на этой тропе. Теперь я знал все необходимое, чтобы найти убитое животное, и, благополучно проводив девочку до дому, вернулся на тропу. Тропа пересекала долину; пройдя по ней около четверти мили, я обнаружил место, откуда стадо обратилось в бегство. Сойдя с тропы, я направился параллельно ей через джунгли и очень скоро набрел на след волока, который вел в долину. Через несколько сот ярдов я нашел вола. Он лежал футах в сорока от начала глубокого оврага. Тигрица съела лишь небольшую часть задней ноги. Между ним и оврагом росло чахлое дерево, увитое дикой розой. Это было единственное подходящее для засады дерево. Ночь предстояла безлунная, и если тигрица явится после наступления темноты (в чем я не сомневался), чем ближе я окажусь к добыче, тем больше у меня будет шансов убить зверя.
Было два часа пополудни — самое время зайти к Бадри и попросить у него чашку чаю, в котором я очень нуждался после продолжительной ходьбы, ведь я покинул Рамгарх в четыре часа утра. Дорога к саду Бадри начиналась неподалеку от места слияния тропы, проложенной скотом, с дхарийской дорогой и на протяжении мили шла по склону крутого холма сквозь густой кустарник. Я нашел Бадри поблизости от принадлежавшего ему дома для приезжих; он занимался поврежденной яблоней. Узнав о цели моего посещения, он пригласил меня в дом, стоявший на небольшом холме над садом. Мы устроились на веранде, и, пока слуга готовил для меня чай и еду, я рассказал Бадри о цели своего приезда в Муктесар и об убитом воле, которого девочка помогла мне разыскать. Когда я спросил Бадри, почему об этой жертве не известили охотников в Муктесаре, он ответил, что, поскольку их попытки застрелить тигра всякий раз кончались неудачей, крестьяне перестали им верить, а заодно и сообщать о новых жертвах. Неудачи охотников Бадри объяснял слишком тщательными приготовлениями к засаде: возле убитого животного вырубали кусты и низкие деревья, затем сооружали большой махан и на нем размещалось по нескольку человек сразу. Неудивительно, что тигр никогда не возвращался к своей добыче.
Бадри утверждал, что в районе Муктесара обитал только один тигр и что он прихрамывает на переднюю правую лапу, но не знал причин хромоты, а также самец это или самка.
На веранде подле нас лежал эрдельтерьер. Вдруг он, глядя в сад, зарычал. Посмотрев туда же, мы увидели большого лангура, который сидел на земле и, пригнув ветку яблони, поедал незрелые плоды. Бадри схватил прислоненный к перилам веранды дробовик и, зарядив его четвертым номером дроби, выстрелил. Расстояние до зверя было слишком велико, и дробь, даже попав в лангура, не могла причинить ему вреда, но выстрел заставил его броситься вверх по склону, а собаку — в погоню за ним. Опасаясь, как бы собака не попала в беду, я попросил Бадри вернуть ее, но он ответил, что беспокоиться нечего, так как она постоянно гоняется за этим лангуром — он портит молодые деревья. Собака нагоняла лангура; когда между ними оставалось всего несколько ярдов, лангур быстро повернулся, схватил терьера за уши и откусил у него кусок шкуры с головы. Рана оказалась серьезной. Пока мы ее обрабатывали, поспел мой чай и горячие пури.[13]
Я рассказал Бадри, какое дерево выбрал для засады, и, когда собрался уходить, он настоял на том, чтобы сопровождать меня вместе с двумя людьми, которые захватили все необходимое для сооружения маленького махана. Свыше года они жили под угрозой смерти от клыков и лап людоеда и не питали в отношении него никаких иллюзий. Поэтому когда они увидели, что возле убитого вола нет подходящих деревьев, то стали упорно советовать мне отказаться в ту ночь от засады, уверяя, что тигр перетащит свою добычу в другое место и следующей ночью я смогу устроиться надежнее. Я бы так и поступил, не будь тигр людоедом. Но он был людоедом, и я не хотел, пусть даже с некоторым риском для себя, упустить случай, который на другой день мог не представиться. В этом лесу водились медведи, а гималайские медведи относятся к тиграм без почтения и, не колеблясь, присваивают их добычу. Поэтому, если хоть один из них учует вола, мне придется расстаться с надеждой застрелить людоеда. Взобраться на дерево, увитое розой, — подвиг. Когда я устроился на нем настолько удобно, насколько позволяли колючки, мне подали винтовку, и Бадри со своими людьми ушел, пообещав вернуться на следующий день рано утром.
Я расположился лицом к холму, спиной — к оврагу. Любое животное, которое спускалось бы по склону, могло ясно видеть меня, но я рассчитывал, что тигр появится снизу и не заметит меня, пока не подойдет к добыче. Вол, белый, лежал на правом боку ногами в мою сторону примерно на расстоянии пятнадцати футов. Я залез на дерево в четыре часа дня, а часом позже на краю оврага двумястами ярдами ниже закричал каркер: появился тигр, и каркер, заметив его, поднял тревогу. Крик каркера слышался хорошо, потом все слабее и слабее, пока не замер за выступом холма. Это означало, что тигр залег, увидев свою добычу. После рассказа Бадри о причинах неудачи при попытках убить тигра возле его жертвы я предвидел, что это случится. Тигр будет лежать, прислушиваясь и глядя в оба, пока не убедится, что рядом с добычей нет человека, и лишь после этого подойдет к ней. Шло время, спустились сумерки; очертания предметов стали неясными, потом вовсе исчезли. Вол еще смутно белел, когда где-то в овраге треснула ветка и крадущиеся шаги стали приближаться ко мне; шаги смолкли совсем рядом. Минуту или две стояла мертвая тишина, потом я услышал, как тигр улегся на сухие листья под моим деревом.