Первые сто ярдов след вел через невысокий, по колено, орляк. На этом участке выслеживать тигрицу было легко, она шла более или менее прямо. За орляком начинались густые заросли молодого бамбука. Я почти не сомневался, что она залегла в них. На выстрел я не рассчитывал, потому что бесшумно пробираться сквозь переплетавшийся бамбук было невозможно, разве только тигрица сама выдаст себя, напав на меня. Когда я прошел половину чащи, закричал каркер. Значит, тигрица куда-то направлялась, по-видимому влево, на какой-нибудь открытый участок, так как крик каркера доносился все время с одного и того же места. Я вернулся обратно и обошел заросли слева, но не обнаружил там никакого открытого участка и, как выяснилось, не приблизился к кричавшему каркеру. Вскоре он замолчал. Тут подняли гомон фазаны калиджи. Тигрица все еще шла, но, как я ни прислушивался, поворачивая голову во все стороны, не мог определить направление ее движения.
Умение точно определить направление и расстояние до любого услышанного в джунглях звука — большое искусство. Я довел свое мастерство в этой области до совершенства, чем весьма гордился. Но в тот день я впервые, к своему великому огорчению, ясно осознал, что случившееся со мной несчастье лишило меня этого преимущества. Я понял, что мой слух не поможет мне больше избежать опасности, что я никогда не испытаю удовольствия снова слушать голоса обитателей джунглей, язык которых изучал долгие годы. Если бы мое второе ухо было здоровым! Но, к сожалению, много лет назад в результате «случайного» выстрела из ружья барабанная перепонка этого уха тоже пострадала. Теперь уж ничего не поделаешь. И хотя волей обстоятельств я оказался в невыгодном положении, все же не собирался допустить, чтобы тигр, будь то людоед или не людоед, получил какое-либо преимущество передо мной в борьбе, которая велась не на жизнь, а на смерть.
Я вернулся в орляк, чтобы попытаться там найти тигрицу, полагаясь уже только на свое зрение. В джунглях было много дичи: то тут, то там, указывая на присутствие тигрицы, неоднократно тревожно кричали замбар, каркер и лангур; несколько раз я слышал фазанов, соек и дроздов. Не обращая внимания на эти звуки, к которым обычно так жадно прислушивался, я шаг за шагом шел за тигрицей. Она поднималась на холм то прямо, то зигзагами — от одного укрытия к другому, делая частые передышки. Недалеко от вершины холма находилась открытая площадка шириной около ста ярдов, поросшая низкой жесткой травой. А еще выше — два участка густого кустарника, разделенных узким проходом, тянувшимся до самой вершины. В жесткой траве я потерял след. Тигрица знала, что за ней идут по пятам, и, конечно, хотела как можно меньше быть на виду. Кустарник, который находился справа от прохода, был ярдов на тридцать ближе, и я решил сначала осмотреть его.
На расстоянии ярда или двух от кустарника я услышал, как под тяжестью какого-то крупного животного треснула сухая ветка. В тот момент мне показалось, что звук донесся слева, и я повернул к другому участку кустарника. Это была моя вторая ошибка в тот день; первая — когда я крикнул людям, чтобы они вскипятили воду. Позднее мои люди рассказывали, что я перешел открытый участок сразу же за тигрицей и что в тот момент, как я повернул налево, она лежала на маленькой поляне в кустарнике справа на расстоянии нескольких ярдов от его края и, по-видимому, поджидала меня.
Не найдя в кустах слева никаких признаков тигрицы, я вернулся на открытое место и тут услышал свист людей. Они взобрались почти на самую верхушку дерева, росшего в нескольких сотнях ярдов направо от меня, и, когда я поднял руку в знак того, что вижу их, стали жестами показывать мне сначала вверх, затем вниз, давая знать, что тигрица скрылась за вершиной холма. Я быстро побежал по узкому проходу и, достигнув вершины, увидел, что противоположный склон холма совершенно голый, — недавно на нем выгорела трава. На золе, еще влажной от вчерашнего дождя, ясно отпечатались следы тигрицы. Склон полого спускался к ручью, тому самому, через который несколькими милями выше по течению я перебирался в день прибытия в Таллакот. У ручья тигрица остановилась, чтобы утолить жажду, потом перешла его и скрылась в чаще. Приближался вечер, я повернул обратно к вершине и дал знак моим людям идти ко мне.
От большой скалы, где я напал на след тигрицы, и до ручья было всего около четырех миль, а чтобы пройти это расстояние, мне понадобилось семь часов. Хотя день не принес победы, он был интересным и волнующим. Для меня потому, что, идя по следу тигрицы, мне приходилось все время быть начеку, остерегаясь возможного внезапного нападения раненого людоеда. Для моих гарвальцев тем, что они со своего дерева могли почти все время наблюдать и за тигрицей и за мной. Продолжался этот день долго, мы вышли из лагеря на рассвете, а вернулись обратно только в восемь часов вечера.
На следующее утро, пока мои люди завтракали, я занялся шкурами убитых тигров. Заново натянул их на колышки, а сырые места натер древесной золой и квасцами. Тигровые шкуры требуют массы забот. Если не удалить полностью жир и не обработать как следует губы, уши и подушки лап, шерсть начнет вылезать и шкура погибнет. Незадолго до полудня я закончил работу и вместе с четырьмя моими людьми — двое остались в лагере обрабатывать шкуру сероу — направился к месту, где накануне вечером прекратил преследование тигрицы.
Долина, где протекал ручей, была широкой, довольно ровной и тянулась с запада на восток. С левой ее стороны находился холм, по противоположному склону которого я вчера следовал за тигрицей, с правой — другой холм с дорогой на Танакпур. До появления людоеда часть долины между этими двумя холмами жители Таллакота использовали под пастбище, поэтому землю здесь вдоль и поперек пересекали проложенные скотом тропы и множество узких канав, прорытых дождевой водой. По долине в густых зарослях кустарников и деревьев были разбросаны различной величины поляны. Подходящая местность для охоты на замбара, каркера и медведя, чьи следы я нашел на тропах. Но вряд ли у кого-нибудь возникло бы желание охотиться здесь на тигра-людоеда. Долина хорошо просматривалась с холма, находившегося слева; я разместил своих людей на деревьях вдоль гребня с интервалом в двести ярдов друг от друга. Они должны были наблюдать за местностью и, если понадобится, оказать мне помощь. Затем я отправился туда, где прошлым вечером прекратил преследование тигрицы.
Я ранил тигрицу 7 апреля, то есть три дня назад. Как правило, в течение суток после ранения тигр считается неопасным, так как он предпочитает не нападать. Но многое зависит от характера ранения и нрава зверя. Если рана легкая, то при приближении человека тигр обычно уходит. Однако при тяжелом ранении он может представлять угрозу в течение нескольких дней. Я не знал, какого рода рана у тигрицы, но, поскольку накануне она не сделала ни единой попытки напасть на меня, решил пренебречь тем, что она ранена, и рассматривать ее лишь как людоеда, причем очень голодного — она ничего не ела с того самого дня, как убила женщину, тело которой разделила со своими детенышами.
Там, где тигрица перебралась через ручей, проходила прорытая дождевыми водами канава шириной три и глубиной два фута. Вверх по этой канаве, которую с обеих сторон обступал густой кустарник, она и направилась. Идя по ее следу, я вышел к тропе, проложенной скотом, и обнаружил, что тигрица свернула по ней направо. В трехстах ярдах от поворота росло дерево с густой кроной, под ним она провела ночь. Ее мучила боль, она металась, но на листьях, где она лежала, не осталось ни крови, ни гноя. Далее я шел уже по свежему следу, соблюдая все меры предосторожности, чтобы не попасть в засаду, устроенную мне тигрицей. До вечера, выслеживая ее, я проделал несколько миль по тропам и водосточным канавам, но не увидел даже кончика ее хвоста. На закате я собрал своих людей. По возвращении в лагерь они рассказали, что могли следить за передвижением тигрицы в джунглях по тревожным крикам животных и птиц, но увидеть ее им тоже не удалось.
Когда во время охоты на нераненого тигра-людоеда идешь против ветра, больше всего следует остерегаться нападения сзади и, но в меньшей мере, с флангов. Если ветер дует сзади, опасность угрожает с флангов. При ветре справа уязвимы левая сторона и спина, при ветре слева — правая сторона и опять-таки спина. Опасность подвергнуться нападению спереди невелика. На опыте я убедился, что здоровые тигры, людоеды они или нет, предпочитают так не поступать. Обычно тигры-людоеды нападают на свою жертву с расстояния, которое могут покрыть одним прыжком. Именно поэтому с ними справиться труднее, чем с ранеными тиграми; последние неизменно нападают с более далекого расстояния, скажем ярдов в десять — двадцать, а иногда и в сто. В первом случае необходимо действовать в течение доли секунды, во втором есть время поднять винтовку и прицелиться. Но так или иначе, реагировать всегда нужно быстро, при этом обычно сопровождаешь выстрел горячей мольбой, чтобы унция или две свинца остановили несущуюся на тебя махину из мяса и костей весом в несколько сотен фунтов.