Мой взгляд скользит к зеркалу, где уже стоит Роан. Его нижняя губа приоткрыта, а брови сведены вместе, словно он испытывает боль, глядя на мое обнаженное тело. Его голова откидывается назад, челюсть сжимается, а шея выгибается в глотке.
Я не могу справиться с его вниманием. Не тогда, когда я так обнажена, не могу прикрыться, а он полностью одет. Я не смотрю на него, когда прохожу мимо и попадаю под струю горячей воды. Он не уходит.
Я изо всех сил стараюсь не обращать на него внимания и беру флакон с моющим средством для тела с полки, врезанной в стену. Она неудобная, и ее трудно ухватить руками за спиной. Я роняю его, и жар заливает мои щеки, когда я понимаю, что мне снова придется просить его о помощи.
Он смотрит, как бутылка катится в центр душевой, затем переводит взгляд с меня вниз. Вонь уличной воды, кажется, увеличивается в паре. Если бы это было возможно, я бы стояла под водой, пока она не ошпарит меня. Но я не почувствую себя чистым, пока ее не отмою.
" Ты мне поможешь?" Я смотрю на свои ноги.
"Мне придется прикоснуться к тебе", — говорит он с трепетом, словно не уверен, что справится с этим.
"Только чтобы помыть меня, больше ничего". Эти слова звучат как предательство по отношению к огню, мерцающему внутри меня.
Он придвигается ближе. "Повернись". Он снимает со стены съемную насадку для душа и намыливает мои волосы. Я напрягаюсь, когда он начинает втирать шампунь в мои волосы нежными пальцами. Это кажется слишком сладким, слишком заботливым. Но к тому времени, как он начинает смывать кондиционер, я таю от ощущения его твердых рук и их мягких прикосновений.
Он тянется за мочалкой для тела, все еще лежащей на полу, и меня охватывает паника. "Не трогай меня", — быстро говорю я, и он поднимает бровь. "Не прикасайся ко мне напрямую. Держи мочалку между нами". Если он прикоснется ко мне, кожа к коже, я думаю, что могу сгореть. Вода намочила его белую рубашку, и она прилипает к его рельефному телу. Размытые линии его татуировок, проступающие сквозь мокрую ткань, похожи на скрытый холст.
Двигаясь позади меня, он приступает к нежному и утомительному занятию — оттиранию грязи. При каждом движении его рука проводит по моей плоти шершавой махровой тканью, заставляя кожу трепетать. Когда он добирается до моей поясницы, мне приходится бороться за то, чтобы дыхание было ровным.
"Раздвинь ноги", — хрипит он, его голос грубый и жесткий по сравнению с легким дыханием на моей шее. Мое сердце прыгает и бьется, как рыба в воде, бесполезно трепыхаясь. Мои ноги и ступни плотно прижаты друг к другу. Я медленно раздвигаю их, и от его дрожащего дыхания по позвоночнику пробегает дрожь.
Он проводит мыльной тряпкой по изгибу моей попки и выпуклости бедер. У меня кружится голова, когда он проводит ею по задней поверхности бедра. Моя кожа становится очень чувствительной и боится щекотки, и я впиваюсь пальцами ног в кафель. Закончив, он подносит лейку душа к моей спине, распыляя воду.
Он встает передо мной, и его взгляд блуждает по моему телу, ледяной и одновременно бушующий как ад. Он проводит языком по щеке, беззаботно добавляя на губку еще моющего средства. Свежий мандариново-бамбуковый аромат наполняет пар.
Я закрываю глаза, когда он наматывает полотенце на два пальца и начинает вытирать мои щеки. Он так нежно проводит пальцами по моим векам, что, закрыв их, я с трудом верю, что это он так нежно прикасается к ним. Когда он заканчивает и мыло смывается, я открываю глаза и вижу, что они широко раскрыты, а на нижней губе остались впадины от зубов.
Мой живот сжимается, а в сердцевине расцветает тепло, пока он намыливает мою грудь, соски которой, несмотря на горячую воду, стали твердыми пиками. Чем ниже по моему телу опускается его рука, тем сильнее трепещут мои нервы. Он поглаживает татуировку льва на впадине ребер и оливковые ветви в виде буквы V под пупком, а затем останавливается, когда доходит до стыка бедра и ляжки.
Из его груди вырывается звук, не совсем вздох и не совсем стон. Этот грубый звук вызывает во мне первобытную жажду. У меня почти кружится голова, когда он опускается на колено и поднимает одну из моих ног на свое бедро.