Елена переводила и не понимала: как вот так запросто и так смело можно говорить с известным мэтром. Но тот, наоборот, был тронут речью русской ветеринарши. Он снова вышел в коридор и посмотрел на маленький пушистый комочек.
– Как там в России говорят? Была не была? – улыбнулсяЛепаж. – Я назову его Сюрприз.
– Это девочка!
– Тогда пусть будет Сюри или Сьюри.
Серафима подала пакет с использованными ампулами:
– Это для врача, который будет её лечить.
– Понял. У меня друг в клинике работает. То-то удивится…
* * *
В Страсбурге она пробыла пять дней. Ей очень понравился город, удивительный слиянием двух культур: Германии и Франции. Лепаж щедро оплатил её работу и перед отъездом пригласил её в ресторан. Там они разговаривали о России, о его профессии, о весёлых случаях в практике обоих. Много смеялись и шутили. Елена тоже перестала стесняться и улыбалась.
– Вы можете сделать неплохую карьеру фотомодели, – на прощание сказал Лепаж.
– Спасибо, – поблагодарила Серафима. – Свами работать – одно удовольствие!Я отлично развлеклась, для меня это новый и интересный опыт. Но не думаю, что это моё призвание. Вот со зверюшками возиться могу сутками. Кстати, как там ваша Сьюри?
– О! Вполне. Выздоравливает. Кстати, мой друг похвалил вас: без анализов поставить правильный диагноз и провести грамотное лечение – это вызывает уважение! Такие специалисты ему нужны, он готов пообщаться.
– Спасибо, но я завтра уезжаю в Сент-Максим.
– О! Прованс! – мечтательно закатил глаза Этьен. – Буйство красок! Рай для художников! Но лучше туда приезжать в июле – августе, когда цветут лавандовые поля.
С Лепажем они расстались на хорошей волне. Она везла огромную папку-портфолио с фотографиями и кучу снимков на флешке. И сейчас в машине Серафима рассматривала их фотографию с Натаном. «Действительно, хорошо получились…»
Григорович, возвращаясь после переговоров со спонсорами, заехал за «девушкой Натана», как теперь за глаза называла её вся их команда Star Flash. Он относился к Меро как к сыну и откровенно тревожился за него: за свою долгую жизнь он повидал немало жён и подружек гонщиков и знал, как порой женщина может выбить почву из-под ног.
Он насторожился, когда стал невольным свидетелем их телефонного разговора накануне гонки в Чехии, после которого Меро ходил сам не свой. Потом что-то зажглось в гонщике, он словно ожил. На трассе выкладывался, рисковал, будто у него было,как у кошки, девять жизней.
После внезапного приезда девушки Микаэль не на шутку забеспокоился, что у ведущего пилота страны «сорвёт крышу». Но Меро, наоборот, стал тренироваться более осознанно и эффективно, не просто закрепляя навыки прохождения трассы, а изыскивая способы сократить время на сложных участках и оттачивая мастерство на уровне рефлексов.
И что удивительно, эта женщина меняла его. Натан всегда был неординарной личностью, больше склонной к уединению и рефлексии, чем к выпячиванию себя. И вдруг он словно вышел из тени, откуда-то появилась внутренняя сила и уверенность в себе. Это почувствовали все. Он начинал говорить – и все вдруг умолкали, слушая его. Даже походка Натана стала неспешной и основательной, не теряя при этом своей лёгкости.
И вот наконец незнакомка из России сидела в его машине, а онненавязчиво, исподволь наблюдал за ней. Она не походила ни на одну из знакомых женщин. С первых минут она поразила его тем, что достала из сумки плотное одеяло и постелила его для собаки, чтобы та ненароком не попортила сиденье. Сама села туда же. Живая и непосредственная, она то радостно и шумно возилась со своей собакой, то сидела и неподвижно глядела в окно с мечтательным выражением лица. Разглядывать её было одно удовольствие.
Мудрый Григорович почувствовал невероятную притягательность и незамутнённость её души.
«Кажется, Меро привёз из России третий и самый главный свой талисман и оберег…» – почему-то пришла к нему в голову странная мысль.
* * *
Чем ближе они подъезжали, тем непонятнее вело себя её сердце.Она чувствовала, что соскучилась за эти пять дней по Натану —по его объятиям и голосу, по запаху и улыбке. Ей хотелось, чтобы он снова держал её за руку, касался её волос и плеч.
Она принимала от него всё, но ничего не давала взамен. Сима помнила свою любовь инежность к Тарасу. Почему же сейчас она не может выдавить ни капли для него, более чем достойного мужчины? Или любовь в ней иссякла?! Что-то внутри сдерживало её, мешало эмоциям вырваться наружу, и это её удручало. Ещё она наверняка знала:Меро всё чувствовал и терпеливо ждал.