Край этот, который оглядывал он глазами не путника, а воина, изготовлявшегося к битве, ничем, пожалуй, не отличался от всех тех земель, где доводилось ему бывать прежде. Хотя… пожалуй, все-таки отличался. Не зеленели поля, горячей обжигал песок на морском берегу, и гранитные скалы глядели угрюмей, чем всюду, где побывал он за жизнь свою. Три дня он скакал и три ночи провел в преднамеренно опустошенных — позднее узнал он и это — приграничных лесах, но в себе заметил только одну перемену: разведя большой и высоко полыхавший костер, он инстинктивно ложился от него подальше, и обнаженный меч делил с ним беспокойный его сон. И конь был всю ночь начеку.
Как ни силен он был духом, как ни крепко скроен, все же однообразие и одиночество, несомненно, его измотали, поэтому, увидевши первое человеку подобное существо, он радостно его окликнул — и вот тут-то был поражен безмерно. Сперва оборванец попытался, правда, удрать, делая большие скачки, будто козел, когда же Ланселот крикнул ему вслед, человек этот, или нечеловек, встал на четвереньки и замычал. Выросшему при королевском дворе Ланселоту, воину и приближенному короля, доводилось наблюдать не раз, как воздают почести рыцари, дворяне, свободные землепашцы и крепостной люд, он привык к покорству окружающих хоть и не любил его, — но ничего подобного до той поры он не видел. Ибо человек этот, или как его назвать, стоял на четвереньках перед конем его, низко нагнув голову, не смея поднять взор, и время от времени мычал, словно вол.
— Спятил ты, что ли? Почему ведешь себя столь недостойно?!
Пустыня вокруг молчала, конь сердито вскидывал голову, а тот, внизу, лишь взмыкивал изредка.
— Понятен ли тебе язык, на котором я говорю с тобой? Отвечай!
Оборванное, стоявшее на четвереньках существо, услышав приказ, приподняло голову и кивнуло.
— Я понимаю этот язык, Могущественный господин.
— А коли так, — Ланселота медленно, но неотвратимо охватывал гнев, — отчего ж ты мычишь, будто вол? Говори, как положено! Как человеку подобает! Веди меня в дом свой.
— В мой… дом?
Ланселот почувствовал вдруг — быть может, это последнее впечатление его доконало, — сколь сильно он утомлен. Он нуждался в отдыхе, в еде, ему хотелось вытянуть ноги и, если можно, поспать. Он спрыгнул с лошади, и тот, другой, совсем распластался на земле.
— Встань!
— Зачем мучаешь, Могущественный господин? Прикончи сразу… Я вижу по лицу твоему, что ты могучий рыцарь, руби уж так, чтобы мне не мучиться долго.
— В уме ли ты? С чего бы мне тебя убивать?
— Так ведь… чтобы исполнить приказ нашего Непобедимого Властелина. Мне ли говорить тебе это?
— Как гласит приказ сей?
— Молю тебя, не унижай сверх меры!
— Я требую, чтобы ты повторил его слово в слово!
Ланселот понял, как следует ему действовать. Криком брать, приказами сыпать. А ну-ка!
— Приказ гласит: ежели какой-либо скот земли сей попадется на глаза Непобедимому Властелину нашему или хотя бы только Могущественным господам, слугам его, он должен умереть! Ибо наш долг — послушание и благодарность за то, что нам разрешается жить.
— Ага! Так эта тварь, которую вы именуете Непобедимым Властелином, и есть Дракон, верно? А Могущественные господа — псы его?
— О милосердный господин наш!
— Заткнись лучше, олух! Только на вопросы мои отвечай! Но чтоб без промедленья!.. Сколько дней пути отсюда до жилища Дракона?
— Господин!
— Молчать! Только на вопрос!
— Этого я… не могу сказать. Если б я это знал, то меня уж не было бы в живых.
— Веди меня в дом свой, человек, слышишь?
— Я… У меня нет дома. И я не человек.
Вера Ланселота в себя, его добродушие и страсть к приключениям порядочно сникли после краткого того разговора, зато ненависть возросла, так что, как говорят в народе, потерял горшок, да нашел мешок.
Не стал Ланселот садиться в седло, зашагал рядом с «человеком» этим и, поглядывая назад, видя несокрушимую гордость коня своего, думал: кто ж из этих двоих стоит больше? И о том размышлял он довольно долго, в какие края попал. Где теперь Артур, Гиневра, Галахад? Здесь была иная земля, совсем иной мир! Посматривал он на трусившего собачонкой подле него, с позволения сказать, человека, который не только от громче сказанного слова, но даже от быстрого, прямого взгляда так и норовил приникнуть к земле и мычал почтительно.
— Ты в этом краю живешь?
— Я, господин, не «живу». Я… существую, покуда можно. Пока дают… то есть пока дозволяет Непобедимый Властелин и вы все…