Крысы уходили в двух направлениях: серые сардельки скользили вглубь Хранилища, а кишащий угол утекал в нору.
Когда пол передо мной очистился, я увидел то, что осталось от портфеля, от моего новенького великолепного кожаного портфеля! Замок, застежки да несколько заклепок. Журнал был весь изгрызан. Прибор, гайка, рулетка и фонарик валялись тут же.
Я схватил фонарик, прибор и в несколько прыжков оказался у первого стеллажа. Сашок лежал на спине, закатившиеся глаза блестели белками. Я кое-как привел его в чувство. Он никак не мог побороть страх и все не решался спуститься на пол. Надо было как-то выбираться отсюда, но как?!
Мне показалось не случайным то, что отключение света произошло в самый критический момент. Не знаю, почему, но я был убежден, что и нашествие крыс, и отключение света каким-то непостижимым образом связано с лейтенантом. Ну кому еще, кроме него, надо было мстить нам?! Теперь я, кажется, вполне мог оценить его возможности по этой части…
До первых звуков пробуждающейся «точки» мы просидели с Сашком на досках, тесно прижавшись друг к другу и настороженно следя за черными углами площадки. Все, что было съедобного, сожрали крысы — бачок вычищен до блеска, рюкзак в дырах, ремешков как не бывало, не говоря уж о хлебе. Немного сохранилось чаю, но Сашок брезгливо отказался, я тоже не рискнул пить из термоса, по которому прошли полчища крыс. Да и вонь после них стояла такая, что обоих нас мутило.
Шаги марширующих солдат подняли нас на ноги. Мы бросились к двери, заколотили руками и ногами. Мы рвались к миру человеческому от нечеловеческого, жаждали помощи, тепла, но снаружи не торопились открывать. Слышно было, как по команде лейтенанта взвод начал отрабатывать парадный шаг.
— Р-ряз!.. Р-ряз!. Р-ряз!.. Кру-у-гом арш!
Шаги удалялись, потом приближались, взвод разворачивался, шел обратно, потом снова к нам и: «Р-ряз!.. Р-ряз!.. Р-яз!»
Мы устали, вернулись на настил. Но едва сели, как распахнулась дверь, вошел лейтенант — в сапогах, длиннополой шинели и фуражке. Встал у порога, широко расставив ноги и закинув руки за спину.
Держась друг за друга, как два партизана, мы пошли с Сашком на выход, остановились перед лейтенантом. Он отвернулся на полоборота, чтобы не видеть меня. Нос, губы, подбородок вытянуты вперед, как у крысы, рот плотно сжат, в глазах усмешечка, дескать, ну-ка, теперь дошло, кто есть кто. Сашок резко шагнул вперед, вытянулся перед лейтенантом.
— Товарищ лейтенант, разрешите обратиться? — в голосе дрожь, вот-вот сорвется на слезы.
Лейтенант снисходительно кивнул:
— Слушаю.
— Дозвольте пойти на расчистку снега, товарищ лейтенант!
— Чего? — весело удивился лейтенант.
— Крыс боюсь, товарищ лейтенант. Крыс тут полно, а я сызмальства видеть их не могу.
Голубые глаза Сашка подернулись рябью, замерцали, тонко вздрагивая, как лужицы под ветром.
Лейтенант кинул на меня уничтожающий взгляд и снова Слижикову:
— Крыс боишься?
— Так точно, товарищ лейтенант! Смертельно!
— А когда отказывался выполнять приказ командира — не боялся?
— Извиняюсь, товарищ лейтенант, больше не буду. Клянусь, товарищ лейтенант!
Лейтенант повернулся ко мне:
— Что скажешь, инженер?
— Крыс действительно много, — сказал я. — Сашок с детства напуган. Поэтому прошу, замените кем-нибудь, пусть парень снегом займется.
— Снегом, говоришь? — тонкий рот лейтенанта искривила презрительная усмешка. — Потакать слабостям? Рядовой Слижиков, ты же солдат! А солдат должен воспитывать в себе волю, храбрость, непримиримость к врагам отечества. Какой же ты солдат, Слижиков, если боишься крыс! Нет, не солдат ты, Слижиков — тряпка! У тебя впереди два года службы и, даю тебе слово офицера, сделаю из тебя настоящего солдата! А теперь слушай мою команду.
Слижиков вытянулся, глаза затрепетали — вот-вот выплеснутся. Лейтенант смерил взглядом стоявшего навытяжку Сашка, отчеканил:
— В строй! Ша-а-гом арш!
Сашок шагнул в проем, запнулся, упал, в панике на четвереньках выскочил из Хранилища, выпрямился, побежал в строй. Пропустив меня, вышел и лейтенант.
Взвод стоял на плацу, в одну шеренгу. Сашок не сразу нашел свое место, тыкнулся раз, другой, наконец двое парней под общий смех поймали его за руки и поставили между собой. Должно быть, он плохо соображал, что с ним происходит.
Лейтенант прошелся вдоль шеренги, всматриваясь в солдат — те вытягивались, как перед генералом, тянули подбородки. Перед Сашком он лишь молча неодобрительно покачал головой, дескать, ну и ну! Встав перед шеренгой, чуть подальше, чтобы охватывать глазом оба края, он громко, во весь голос скомандовал: