Он круто развернулся на каблуках, застегнул кобуру и вышел. Я лег. Нервная дрожь била меня, тряслись руки, стучали зубы. Сбросив валенки, укрылся краем одеяла. Лицо казалось раскаленным, видимо поднялась температура. От боли раскалывалась голова, больно было глотать.
Я закрыл глаза, но и там, внутри меня плавала пугающе отчетливая физиономия лейтенанта — выпученные желтые глаза, крысиная морда, белый нос, хищные зубы. Значит, лейтенант уже кого-то ломал в Хранилище, а может, еще и до него… О каком это он приказе шипел? О кнопочке, цифровом коде… Может, и взаправду, Хранилище диктует свои законы? Делает всех, кто связан с ним, сумасшедшими… И меня в том числе? Какой идиотизм!
Вечером меня кто-то разбудил, потряс за плечо.
— Придется перейти в казарму, — тихо сказал Сашок.
— Почему? — пробормотал я запекшимися губами.
— К лейтенанту жена приехала…
Я долго выбирался из жаркого полусна-полубреда. До меня никак не доходило, к кому и зачем приехала жена. Разве у лейтенанта есть жена? У такого может быть жена?! Но при чем здесь я? Приехала, ну и пусть, я-то здесь при чем?
Сашок вдруг опустился на колени, зашептал мне в лицо:
— Поговорите с ним, пусть отменит приказ, не смогу, ей-богу! Пусть отменит, пусть куда хочет, хоть в тюрьму. Не вынесу я. Поговорите…
Я ничего не понимал. С огромным трудом оторвал от подушки распухшую голову, сел, расклеил глаза, увидел перед собой расплывчатое пятно. Кто это? Почему на коленях? Ах, да это Сашок!
— Встань, — попросил я. — Ну, пожалуйста, встань.
Сашок поднялся.
— Не становись на колени, плохо это, — сказал я. — Слышишь, Сашок?
— Поговорите с лейтенантом, а?
— Ладно.
Сашок благодарно закивал, проворно свернул мою постель, потащил на солдатскую половину. Я без сил опустился на голую койку. Со стены на меня смотрел генералиссимус. Еще совсем недавно я, как и многие миллионы, был им любим, отмечен его вниманием и заботой. Не было бы его, не было бы ни этого страшного монстра-Хранилища, ни гнусного лейтенанта, ни Сашка, с его голодной ободранной деревней и страхом, ни меня, запрограммированного на выполнение сверхважной секретной работы…
Вдруг вспыхнул свет, я зажмурился от боли, так сильно ударило по глазам.
— Как дела, больной? — раздался твердый женский голос.
Ответить я не успел, женщина прошла в пищеблок, мельком бросив на меня безразличный взгляд. Лейтенант чем-то занимался в первом отсеке. «Валерий!» — властно донеслось из пищеблока. Лейтенант быстро прошел на зов, неся полные сумки. Там у них затеялся какой-то негромкий разговор. Женщина напористо поучала лейтенанта, в голосе ее звучало раздражение, когда он начинал что-то объяснять ей, словно бы оправдываясь.
Я осмотрелся, где-то был чемодан, пиджак, журнал, прибор… Из пищеблока вышли лейтенант и его жена. Теперь я ее разглядел. Розовые стрелы от выщипанных бровей лезли круто вверх, как у сатаны, светлые волосы завиты мелкими кудельками, голова огромная, нелепая на длинной и тонкой шее. К тому же зеленый костюм — юбка и пиджак, а на ногах сапоги ярко-красного цвета. Кругленький маленький рот крепко сжат, словно она набрала воды и собиралась прыснуть.
— Лейтенант, — сказал я, — прошу, не назначай Сашка на ночной пост в Хранилище.
Лейтенант выразительно посмотрел на жену, дескать, видала!
— Это какой Сашок? Слижиков? — спросила она, глядя на меня так, как обычно глядят дежурные по вокзалу на транзитных пассажиров. — Почему?
— Парень боится крыс. С детства это, поймите, — ответил я.
— Как приказал, так и оставь, — сказала женщина лейтенанту и прошла в первый отсек.
Лейтенант кивнул в знак того, что думает так же, и вышел вслед за женой. Я поднял чемодан, взял со стула пиджак и пошел пошатываясь на солдатскую половину. Сашок встретил меня в прихожей.
— Ну, говорили? — опасливо косясь на дверь, спросил он.
Я махнул рукой:
— Не отменит. Баба велела.
— Как? — не понял Сашок. — Что велела?
— Оставить приказ в силе.
Сашок схватил меня за руку, губы его побелели. Остановившимися зрачками он глядел мне в лицо.
— Ну, ну, Сашок, продержись ночь, — промямлил я, чтобы хоть что-то сказать.
Его рука безвольно упала, он отодвинулся, давая мне дорогу, и я вошел в душный сумрак казармы.
Спаренные лампочки вполнакала над входом освещали помещение тревожным красноватым светом, придавая казарме неестественный вид театральных декораций: двухъярусные койки в три ряда, печь посередине, пирамида с оружием, закрытая на замок. У входа дневальный притулился к тумбочке в обнимку с телефоном. Окна заляпаны снегом, будто снежинками к Новому году — не хватает деда Мороза, да само помещение мрачновато для новогоднего праздника.