Подвойскому, явившемуся первым, он тут же предложил стягивать все силы к Кремлю.
— Сколько у нас в распоряжении активных штыков? Какими силами располагаем? — спросил Ленин.
— Маловато, Владимир Ильич, — ответил Подвойский. — Сейчас уже под рукой Латышская дивизия. Но из первого полка остался всего лишь один батальон. Остальные — в Нижнем. Из второго полка налицо также один батальон — стоит в летнем лагере на Ходынке. Остальные — в Рыбинске, Пензе и на станции Митино. Батальон третьего полка — в Калуге. Еще около батальона — с эшелонами золотого запаса в пути из Москвы в Казань. Четвертый полк — на Восточном фронте, сражается против белочехов. Пятый — в Бологом, шестой — в Петрограде, седьмой — в Великих Луках, восьмой — в Вологде, девятый охраняет Кремль.
Большая надежда у меня на первый легкий артиллерийский дивизион. Командует им отличный молодой командир Берзин. Но дивизион еще полностью не укомплектован — всего восемь трехдюймовок. Это вся артиллерия, которую можем пустить в ход. Есть еще инженерный батальон и связисты. Можно срочно вызвать из Павлова-Посада конницу Латдивизии.
— Вызывайте! Все соберите в один кулак… А кто это так разбросал части Латышской дивизии накануне мятежа?
— По личному распоряжению Троцкого, Владимир Ильич, — сообщил Подвойский.
— Более чем странно, — заметил Ленин, нахмурившись. — А вы куда смотрели?
— Не подумал, что так может случиться, Владимир Ильич.
— У них части наготове, а мы с вами ничего под рукой не имеем… Они подняли мятеж, а для нас это — гром среди ясного неба!
Пришли Петерсон и Данишевский. Ленин посмотрел на часы:
— Опаздываете! А положение хуже некуда! Прошьян с отрядом захватил почтамт и рассылает по стране антисоветские воззвания. А у нас реальной силы нет, чтобы справиться с мятежниками. Положение прескверное. Скверное и глупое!
— Реальная сила у нас есть, Владимир Ильич, — твердо заявил Петерсон.
— Кто же это?
— Латышские стрелки, хоть их и мало.
— Готовы ли они выполнить приказы правительства?
— Дивизия разбросана, — сказал Петерсон, подавляя душивший его кашель. — Мы можем выставить примерно тысячу стрелков, восемь орудий, дюжину пулеметов.
— Мало! — воскликнул Ленин. — У противника две тысячи штыков, эскадрон кавалерии, восемь орудий, четыре броневика, полсотни пулеметов…
— Суворов говорил: «Воюют не числом, а уменьем…»
— Главное сейчас не в этом. На нашей стороне — правда, моральное преимущество. И мы должны разгромить шайку предателей. Авантюристы получат по заслугам… А вам надо бы подлечиться, Карл Андреевич, — заметил Ленин. — Вот кончится эта история — и марш на лечение!
Затем, резко вернувшись к прежней теме, Владимир Ильич спросил:
— Скажите, Карл Андреевич, каково ваше мнение о начальнике Латдивизии полковнике Вациетисе? Только без скидок на дружбу, прямо, по-большевистски. Можем ли мы поручить ему руководить разгромом мятежников? Подумайте, прежде чем ответить.
— Можем доверить, — без колебаний заверил Петерсон. — Это опытный, смелый, а главное, преданный нам командир, проверенный мною и комиссаром второй латбригады Апиным еще до революции и во время революции, на Рижском фронте.
— А ваше мнение? — обратился Ленин к Данишевскому.
Тот ответил твердо:
— Согласен с Карлом Андреевичем. У Вациетиса огромный авторитет среди латышских стрелков. Безусловно преданный нам, первоклассный военспец.
— Хорошо! Действуйте. С Вациетисом я переговорю лично.
Около полуночи в кабинет Ленина вошел коренастый, наголо бритый человек в военной форме и представился, прищелкнув каблуками сапог так, что звякнули шпоры.
— Ну, как товарищ Вациетис, выдержим до утра? — спросил Владимир Ильич.
Начальник дивизии с минуту поколебался.
— Наши войска еще полностью не собраны, товарищ Ленин, — сообщил он. — Ночная атака невозможна. Решительные действия начнутся только на рассвете… Хотя наши войска пока и не собраны, но положение можно считать прочным. В наших руках Кремль. Он неприступен для заговорщиков.
— А латышские стрелки не поддадутся левоэсеровской агитации?
— Латышские стрелки стоят за мир и возобновления войны с Германией не желают. Они останутся верными большевикам.
— Итак, вы считаете наше положение вполне прочным?
— Точно так! Прошу разрешить приехать с более подробным докладом через два часа.
Ленин посмотрел на часы.