— Так точно!
— Пойдемте-ка вместе поужинаем или позавтракаем, уж и не знаю, как это теперь лучше назвать, — пошутил Ленин, взглянув на часы.
Они вышли в секретариат.
Словно угадав мысли Ленина, Подвойский протянул полбуханки хлеба, которую держал в руках.
— Не хотите ли хлеба, Владимир Ильич?
— Хотим! Очень хотим! Мы оба чертовски проголодались.
Ленин взял хлеб и отломил половину Вациетису. Оказалось, никто из них не ужинал, а Вациетис и не обедал.
Ночью со Знаменки, 10, из штаба дивизии, примчался связной с запечатанным пакетом. То был приказ, подписанный Вациетисом, Данишевским и начальником штаба дивизии.
По приказу частям дивизии следовало к четырем утра 7 июля сосредоточиться в исходных пунктах — у храма Христа Спасителя, на Страстной площади и у Покровских казарм.
Командиру первой латышской бригады Дудыню предписывалось до двух часов объехать и вывести полки на тактические рубежи.
Первому полку, состоявшему в тот момент из одного батальона с четырьмя пулеметами, и приданному ему первому дивизиону легких орудий из одной батареи приказывалось нанести контрудар противнику в районе дислокации его штаба, начав наступление с Варварки по Большой Ивановской и Большому Трехсвятительскому переулку.
В приказе отмечалось, что мятежники, укрепив штаб в доме Морозова баррикадами и проволочными заграждениями, при поддержке артиллерийского огня продвигаются к Кремлю.
Берзин быстро отчеркнул красным карандашом тот пункт приказа, где говорилось о действиях батареи легкого артиллерийского дивизиона, и протянул бумагу Янсону:
— Мы, Ян Давыдыч, на направлении главного удара. На огневую позицию два орудия придется выкатить на руках и бить только с близкой дистанции прямой наводкой… Остальным орудиям стрелять по угломеру и уровню. Нельзя допустить, чтобы в центре города вспыхнули пожары от снарядов.
Янсон извлек из пакета папиросную бумагу с отпечатанным на гектографе текстом и прочел Берзину воззвание комиссаров дивизии Петерсона и Дозита:
Дорогие товарищи, славные латышские стрелки!
К вам обращаемся мы в тот час, когда восставшими мятежными левыми эсерами поставлены на карту судьба Москвы и Советской России. Они замышляют захватить Кремль, арестовать Советское правительство, убить Ленина…
Главным своим оружием мятежники избрали агитацию среди наших войск и населения. Их прокламации разбросаны во всех казармах латышских стрелков… Их воззвания к населению, в которых заявляется, что они за Советскую власть, но без большевиков, призывают воевать с Германией, и прочие шутовские телеграммы передаются во все концы.
Нельзя верить ни одному слову болтунов, обманщиков и провокаторов, которые пытаются втянуть нас в войну с вооруженной до зубов Германией и уничтожить Брестский мирный договор…
Парализуйте действия вражеских лазутчиков-разведчиков и агитаторов, посланных в Ходынский лагерь и на Девичье поле. Воспрепятствуйте рассылке провокационных телеграмм и печатанию прокламаций в захваченных противником типографиях! Вперед, к полной победе, друзья!
На рассвете вместе с другими частями Красной Армии дивизион двинулся в наступление. Над Москвой висел густой туман. Отличить врагов от своих казалось совершенно невозможным. И те и другие были одеты в форму старой армии, за исключением левоэсеровского отряда матросов. Вспыхивала редкая перестрелка, но артиллерия пока молчала. Ночью стрелкам удалось захватить неприятельскую бронемашину. В семь утра снова послышался гул артиллерийских залпов, доносившихся из Трехсвятительского. Стреляли по Кремлю. Снаряды падали на Малый дворец.
Левые эсеры вели огонь гранатами и шрапнелью. А приказа Вациетиса об открытии огня артиллерия Латышской дивизии пока не получила.
Когда Вациетис потерял надежду справиться с левыми эсерами, не повредив зданий столицы, положение стало критическим.
Выполняя директиву Ленина, Вациетис в одиннадцать тридцать отдал по полевому телефону приказ:
— Огонь!
Но из-за обрыва телефонной линии приказ не дошел до Берзина. Берзин решил действовать на свой страх и риск.
От его пушек, выдвинутых на прямую наводку, зависела судьба всей операции.
…Вечером 6 июля поступил приказ начдива подготовить дивизион к бою, чтобы ночью выступить против эсеров. Из третьего латполка мы получили семь обозных лошадей. Больше раздобыть не удалось, но мы рассчитывали, что сможем пустить в работу два орудия с ящиком снарядов. В каждую повозку запрягли по две лошади. Хуже было с упряжью. Она годилась только для крупных артиллерийских коней, а для обозных кляч хомуты оказались настолько велики, что через них можно было протащить чуть ли не всю лошадь. Артиллеристам пришлось засунуть в хомуты конские попоны. Тут уж не до красоты…