Зоя рванулась было к раненым, но кто-то схватил ее за руку, остановил. Ох уж эта Зоя — за все всегда в ответе, как будто одна она в отряде!..
Сцепив зубы, раненые тихо стонали. Вера Волошина и Аля Воронина наскоро перевязали их. Девятнадцатилетняя Аля Воронина действовала ловко и умело — в группе она числилась не только разведчицей, но еще и медсестрой. Ушли проводники. Раненых отправили обратно через Нару. Их осталось двадцать — двенадцать парней и восемь девчат.
Смирнов наотрез отказался идти обратно. Когда проводники пошли назад, через Нару, Зоя и Вера поглядели им вслед и вдруг обомлели, увидев грозную и величественную картину: далеко за Нарой, Десной и речкой Незнайкой вполнеба разгорелся пугающий и захватывающий фейерверк. Огромными люстрами пылали гроздья САБ — светящихся авиационных бомб, скрещивались и разбегались дуги пулеметных трасс. Искристо вспыхивали клубочки разрывов зенитных снарядов. Шел очередной воздушный налет «Люфтваффе» на Москву. За последние дни налеты эти участились. Москва сражалась…
Первым делом надо было сориентироваться по карте после тяжелого ночного перехода. В незнакомом, да еще прифронтовом лесу это дело нелегкое. Без ориентира поди разберись, где ты находишься!..
Ночью Борис шел, стараясь преодолеть нервное напряжение, прислушиваясь к каждому звуку — к стихавшей позади пальбе, к скрипу снега под ногами и вздохам сосен — и поглядывая на звезды. Вон, справа, над кронами сосен, мерцает семизвездие Большой Медведицы, похожее на ковш. Повыше — Малая Медведица, тоже похожая на ковшик, только перевернутый вниз. Как продолжение конца ручки этого ковшика, горит, переливается Полярная звезда. Там — Северный полюс. Это можно проверить по компасу: намагниченная синяя стрелка, установленная против буквы «С», почти точно, с отклонением всего в один градус, показывает Северный полюс и Полярную звезду.
Под утро Полярная звезда скрылась вместе с обеими Медведицами за сплошной облачностью, и Борису Крайнову пришлось часто останавливаться и проверять азимут по фосфоресцирующей стрелке компаса.
Азимут — 240 градусов. Это почти прямо на запад. На Берлин. Враг стоит под Москвой, а он, разведчик Борис Крайнов, вместе с Павлом Проворовым, который время от времени сменял его, с Зоей и Верой, со всеми друзьями, идет впереди всей Красной Армии по берлинскому азимуту!
Заранее вычерченный на карте маршрут давно полетел к черту: лес за Нарой был густой, заболоченный, и болота еще не замерзли — приходилось то и дело отклоняться от азимута на всех участках маршрута. Где-то впереди должен был пролегать старый тракт Дорохово — Верея.
В походе, в среднем через каждые пятьдесят минут, Борис объявлял малый пятиминутный привал, подбирая укрытия понадежнее. Теперь, на рассвете, пора было устроить большой двухчасовой привал, выслать разведку в сторону тракта. Пойдут Фридрих Кузьмичев (не терпевший, по понятным причинам, чтобы его звали Фрицем), Наташа Самойлович и Лида Булгина. Вера, Зоя и Алексей Голубев пусть отдохнут — они шли змейкой в головном охранении там, у фронта, и в последнюю смену.
Проводив ребят в разведку, Борис выставил караул, а сам с Павлом Проворовым обошел место привала в густом ельнике, чтобы убедиться, что вблизи нет проезжих дорог и жилья, нет никаких следов немцев.
— На землю не ложиться, — тихо предупредил командир. — Костров не жечь.
Кто-то стянул валенки, чтобы перемотать байковую портянку, кто-то присел на пенек, поставив винтовку между колен. Другие поснимали мешки, присели на корточки, прислонились спинами к соснам. Как-никак за долгую ноябрьскую ночь отмахали не меньше двадцати километров…
Многих потянуло ко сну, и командир, видя, как сморило его людей, разрешил наломать соснового и елового лапника, чтобы устроить прямо на снегу с подветренной стороны партизанское ложе. Снегу в лесу было еще меньше, чем на полях. Первую порошу сдувал сильный ледяной ветер. Спали, положив под голову вещевые мешки, тесно прижавшись друг к другу, девчата посередине, калачиком, поджав коченеющие ноги.
— Спать вполглаза! — объявил Крайнов. — По-заячьи — один глаз спит, другой сторожит.
Борис и Павел, закурив, разложили карту-двухкилометровку на вывороченной бурей сосне.
— Мы где-то вот тут, — показал Борис пальцами, в которых дымилась зажатая папироса.
По предварительным данным, отряд вышел в оперативный тыл 197-й пехотной дивизии вермахта, входившей в один из корпусов 4-й полевой армии генерал-фельдмаршала фон Клюге. Крайновцам еще только предстояло уточнить, что дивизия эта состояла из 321-го, 332-го и 347-го пехотных полков, 229-го артиллерийского полка и тяжелого артиллерийского дивизиона двухбатарейного состава. В начале восточной кампании 197-я дивизия входила в резерв штаба ОКХ — главнокомандования сухопутной армии — при группе армий «Центр», но затем провалившийся «блицкриг» бросил и эту дивизию на передовую, в подмосковную мясорубку. Эта пехотная дивизия прошла пешим порядком от самой границы. Темпы наступления давно снизились с сорока пяти километров до трех-четырех в сутки, и, наконец, дивизия и вовсе остановилась. Солдаты были измучены. Но пока они ругали только погоду и русские дороги. В вермахте 197-ю шутя называли «дивизией по расчистке шоссейных дорог». Но она так и не сумела выбраться на оперативный простор Минского шоссе.
Крайновцам надлежало оседлать рокадную дорогу этой дивизии — тракт Дорохово — Грибцово — Симбухо-во — Верея. Разведка вернулась ни с чем, так и не дойдя до тракта. Значит, ночью отряд прошел меньший путь, чем предполагал командир.
В путь пустились немедленно. Впереди снова змейкой Шла тройка, держа наготове взведенные гранаты РГД, йастороженно шаря глазами по подлеску и по верхам Деревьев в поисках «кукушек». За головным дозором поспевал на расстоянии видимости связной, а уж за ним, тоже на расстоянии видимости, двигался цепью отряд.
Шли по всем правилам: не разговаривая, не задевая за кусты и деревья винтовкой или автоматом, обходя сухой валежник.
В сумерки пересекли, ступая задом и след в след, наезженный проселок. Судя по карте, дорога эта вела в деревню Крюково.
«Двадцать второго ноября, — вспоминала Клава Милорадова, — в лесу я заметила лежавшего на земле человека. Подала знак. Группа залегла. Борис подошел ко мне. Присели у густой ели, стали наблюдать. На припорошенной снегом земле следов не было. Человек не подавал признаков жизни. При осмотре в кармане гимнастерки нашли только одно заявление на листке из школьной тетради: «От лейтенанта противотанкового истребительного батальона Родионова. Иду в бой, прошу считать коммунистом»… У него были перебиты ноги, в виске зияла дыра. Подозвали остальных. Все стали полукругом, опустив голову, у замерзшего, державшего в сжатой мертвой руке пистолет. Борис сказал несколько слов о нашей победе, о том, что мы отомстим за лейтенанта-коммуниста Родионова и за все наши жертвы фашистам, По-настоящему похоронить мы не могли — земля мерзлая, рыть нечем, да и времени нет. Наломали еловых веток, прикрыли ими тело и двинулись дальше…»
На Зою эта встреча в лесу произвела потрясающее впечатление. Долго шла она задумавшись.
К Верейскому большаку крайновцы вышли только на вторые сутки пребывания в тылу врага.
Этот большак был хорошо знаком Борису Крайнову — он ходил сюда в октябре на первое свое задание в тылу врага, на этом большаке открыл боевой счет своей группы, установив противотанковые мины. Еще тогда он выяснил по документам, взятым у убитого унтера, что слева от 197-й дивизии стоит 7-я пехотная дивизия, справа — за Минским шоссе — 267-я.
К вечеру стало крепко примораживать.