5
Костров поначалу не жгли, чтобы не учуяли враги по запаху дыма. А значит, совсем не ели горячего.
Недельный запас продуктов был на исходе. Запас этот был довольно скудным — в ту осень голодно жила Москва, и разведчикам удалось выделить лишь по буханке хлеба, немного сливочного масла, колотого сахара, по кило копченой воблы, от которой дико хотелось пить. (Воды кругом не было, приходилось есть снег.) Да еще по две пачки печенья с мирным названием «Привет». В НЗ остались одни сухари. В деревни за харчем не сунешься: всюду набиты немчурой. Не попользуешься и немецким провиантом — охотиться можно на одиночек и на мелкие группы гитлеровцев, а по Верейскому большаку идет почти непрерывное движение больших, до зубов вооруженных колонн. По ночам в деревнях взлетают белые осветительные ракеты и, не затухая, горят костры: это танкисты подогревают под танками двигатели, чтобы не замерзли, не вышли из строя.
В глухих урочищах на девственно чистой первой пороше виднелись следы зайца-беляка, куницы, белки, по берегу какого-то притока Нары пробежала выдра, но разведчикам было не до охоты, да и пальбу поднимать в дивизионном тылу у немцев никак было нельзя.
Мучил холод. Мучил тем сильнее, чем меньше получал организм калорий. В части каждому дали по три химические грелки. Отличная вещь, да разового действия. Сунешь за пазуху, погреешься минут пятнадцать — двадцать и бросай подальше, больше не пригодится. Грелки кончились в первые два-три дня. Чтобы не замерзнуть, почти все время находились в движении, шли облетевшими рощами и угрюмыми борами. На ходу резали в лесу немецкие провода с разноцветной изоляционкой — связь 197-й дивизии.
Долбить финкой лунку в мерзлом грунте большака во время ночного минирования — дело адски трудное, но куда труднее лежать на морозе на опушке леса, глядеть на большак и вести счет проходящим моторизованным колоннам и конным обозам. Вот прошла на Дорохово рота саперов с черными погонами, с запряженными в пароконные фурманки могучими короткохвостыми першеронами и баварскими тяжеловозами, с подводой, нагруженной реквизированными шубами, армяками, зипунами и валенками; вот пронесся кавалерийский эскадрон со всадниками в погонах с ярко-желтым кантом… Все это надо запомнить, намотать на ус, подробно доложить Крайнову. Чертовски жаль, что во всех группах плохо со связью, и у крайновцев нет рации, запоздают, устареют все эти сведения, пока отряд повстречается вновь со своими.
Густо валил снег. Отряд шел, оставляя за собой предательский след. Хотя это был первый снежный поход Крайнева, он быстро научился сбивать след, используя с должной осторожностью проложенные через лес уже по снегу дороги, прежде чем снова свернуть на целину. Эх, раздобыть бы хоть пару немецких сапог для маскировки!.. След у них с гвоздями и колодкой — просто уникальный…
Борис Крайнов, этот парень из ярославской деревни быстро постигал партизанскую тактику. Так, перед тем как стать на привал, он ловко путал след, а затем ложился головой к следу, словно заяц-беляк. Одного он не мог — спать по-заячьи, с открытыми глазами.
Несколько раз встречали в лесу группы красноармейцев, выходивших с боями из окружения.
Крайнов приказал разложить в овражке костер, чтобы дать окруженцам обогреться.
— Пару спичек не дадите на дорожку? — в некотором смущении попросил один политрук. — Кончились давно а без костра пропадем.
— Спички, ребята, у нас у самих на исходе, — сурово нахмурился Борис. — Те, что остались, отсырели. Лучше я научу вас разводить огонь без спичек.
— Пробовали мы добывать огонь, как пещерные люди, — горько усмехнулся политрук. — Ничего, брат, не вышло, всем колхозом терли деревяшки, даже дыму не увидели, а мозоли во!..
— Вы не пещерные люди, — сказал Борис, — у вас винтовки имеются, огнестрельное оружие. Надо только приготовить разжигу из сухой бересты, затем берешь патрон, вынимаешь из гильзы пулю и высыпаешь часть пороха на бересту. Ясно? Теперь затыкаешь патрон бумажным пыжом и стреляешь в разжигу — береста и порох тут же вспыхивают, только дровишек подкладывай.
— Да вы, видать, партизанскую академию окончили! — изумился политрук. И по лицам окружающих его бойцов было видно, что никто из них не слышал о таком способе добывания огня.
— Да, но выстрел… немец услышит… — засомневался кто-то из окруженцев.
— Не услышит, — махнул рукой Борис. — Во-первых, чем меньше пороховой заряд в патроне, тем слабей выстрел. Во-вторых, надо забраться в какую-нибудь берлогу, в-третьих, прикроешь винтовку шинелью…
Клаве Милорадовой все больше нравился Борис Крайнов как командир. Много лет спустя она говорила о нем:
«Борис был молод, моложе меня, но я всегда чувствовала его властную, умную поддержку. Чтобы казаться старше, он напускал на себя суровость и сухость, был порой резок и даже грубоват. Говорил Борис всегда коротко, отрывисто. Чувствовалась в нем огромная сила воли, редкое в девятнадцать лет умение владеть собой. Он поставил себя так, что в него верили, ему охотно подчинялись. Поначалу кое-кто из наших ребят пересыпал свою речь некрасивыми выражениями. Борис покончил с руганью. «Выругаешься, — говорил он, — сам умнее не станешь и другого умнее не сделаешь». Всякое дело стремился он довести до конца. Странное дело — я никогда не видела его спящим. Проснешься на привале, а он или карту смотрит, или оружие чистит, или часовых проверяет, чтобы не спали. Комсомольская дисциплина в отряде — заслуга Бориса. Очень скоро все мы стали уважать его, как старшего друга, несмотря на его несолидный возраст. Он всегда советовался с Пашей Проворовым, которого нередко называли в отряде политруком. Оба были ярославцами и гордились этим. «Александр Невский наш земляк, ярославский, — говорили они. — Мы, ярославцы, народ крепкий». Они доказали это на деле. Думая о Зое и о Вере Волошиной, я всегда вспоминаю слова Бориса, которые, должно быть, стали для них партизанской заповедью: «Попал в лапы к врагу, сумей умереть достойно, как подобает партизану-комсомольцу, не выдай товарищей, задания!..»»
Внешне Крайнов и Проворов были совсем не похожи. Крайнов — голубоглазый блондин, крепко сбитый атлет с челюстью боксера, гладко зачесанными светлыми волосами, сдержанный, суховатый, а Проворов — цыганисто-черный, кареглазый и кудрявый, веселый и порывистый, — и обликом и характером, по мнению его друзей, он напоминал Мустафу из кинофильма «Путевка в жизнь». Рос Павка Проворов в Ярославле, в детдоме! Перед войной работал техником эпидемиологической станции. Когда началась война, было ему восемнадцать лет.
6
День 27 ноября 1941 года был для отряда роковым.
По приказу Бориса Крайнова отряд ночью заминировал все три дороги, ведущие в деревню Якшино и из нее, предварительно установив путем продолжительного наблюдения, что в деревне стоит немецкий штаб — по всем данным, штаб одного из полков 197-й дивизии. Одна из этих дорог вела на Головково, другая — на Грибцово, третья в объезд шоссе. Но это было только начало. В глухую предрассветную пору, подобравшись с двух концов к крайним избам, занятым немцами, крайновцы забросали их гранатами.
Немцы в панике выбегали из дверей, выбрасывались, полуодетые, из окон. Решив, вероятно, что русские прорвали фронт на Наре и окружили их в Якшино, они кое-как погрузились в автомашины и помчались вон из деревни к шоссе. Но тут раздался звонкий взрыв мины — передняя машина загорелась. Другие затормозили. Один транспортер сунулся в кювет и застрял там. Другой, описав сумасшедшую дугу, вылетел на грибцовскую дорогу и тоже подорвался на мине…
Уже брезжил поздний рассвет, когда крайновцы отошли к лесу за деревней. Шедшая впереди в головном охранении тройка — это были Вера Волошина, Наташа Самойлович и Алеша Голубев — почти слилась с уже заиндевелой серой опушкой, когда с обочины леса вдруг молнией метнулась зеленая трасса. И мгновением позже часто и оглушительно застучал немецкий пулемет.
Отряд остановился было в замешательстве перед лобовым, фронтальным огнем. Кто-то кинулся в сторону, кто-то упал в снег. Отступать было некуда: позади чистое поле. Укрыться на плоской снежной равнине негде. И за несколько секунд под пулями командир отряда Борис Крайнов принял единственно верное в ту минуту решение: