— Мы ее от верной смерти спасли, — шепнул мне усевшийся рядом на землю Козубовский. — Всю ее семью отравили газом в Собиборе — это недалеко отсюда.
Выпили за благополучное прибытие на Малую землю.
— А что это у вас так мало людей в лагере? — спросил я его, насчитав всего десятка полтора небольших шалашей и палаток.
— Комбриг, — ответил Миколай, — давно рассредоточил отряды бригады. Здесь только головной отряд.
Подняли тост за советско-польскую дружбу.
— Скажите, Степан Павлович, — обратился я к комбригу. — Почему эсэсовцы в подлесных деревнях ведут себя так смирно? Ведь они наверняка засекли посадку наших самолетов. За час они могли накрыть нас на аэродроме. А мы с вами тут пикник устроили. В чем дело?
— А дело в том, — с улыбкой ответил Каплун, — что; вчера утром, как доложила разведка, основные силы эсэсовцев выехали за Буг, оставив здесь только заслоны. Иначе бы они рвались встретить вас с почетным караулом и салютом наций, и мне, признаться, было бы нелегко выйти к ним навстречу и уговорить их отказаться от излишних церемоний.
А через день-два «викинги» прикатили обратно на своих мощных бронетранспортерах на полугусеничном ходу, и мы узнали, что их отзывало командование для карательной операции недалеко от Люблина, что 14 мая, в день нашего вылета, они дрались почти весь день напролет с партизанами Армии Людовой под местечком Рамблов в Пулавском повяте. По данным АЛ. каратели потеряли двести солдат и офицеров, партизаны — восемь десять человек. 16 мая — через сутки с лишним после отправки польской делегации — они устроили массовую казнь мирных жителей в том же Рамблове. Вернувшие на прежние квартиры вокруг Михеровского леса, они услышали о ночном визите двух «зингеров», помчались в лес, нашли нашу ВПП — взлетно-посадочную полосу со следами колес двух самолетов. В диком раже подняли они пальбу, стали снова прочесывать лес, укрепили заставы, пытаясь закупорить все входы и выходы.
— Спохватились! — посмеивался комбриг. — Запирают ворота, когда кобыла сбежала!
«Ну, а если бы эсэсовцев не отозвали за Буг?» — хотел спросить я комбрига. И не спросил. Что ж, на войне как на войне.
Я сделал такой вывод: успех воздушной операции по переброске польских руководителей из тыла врага был бы невозможен, если бы противник на этом участке фронта мог, ведя эффективную разведку, сосредоточить достаточные силы. Но как раз этого и не мог сделать командир 5-й танковой дивизии СС «Викинг» группенфюрер Гилле. Его дивизия весной сорок четвертого походила на пожарную команду, пытавшуюся, как гласит немецкая поговорка, залить вулкан из чайника. Генерал-фельдмаршал Модель не мог снять с фронта необходимые ему дивизии, чтобы очистить свои тылы от партизан, из-за превосходства противостоявших ему советских армий. Так что в нашей операции участвовали, не сознавая этого, но обеспечивая ее успех, и наши фронтовики, и советские и польские партизаны, и те жители Рамблова, безвестного местечка Люблинского воеводства, которых вели на расстрел эсэсовцы-«викинги».
Вскоре мы узнали, что утром 15 мая, когда доложили командиру дивизии СС «Викинг» группенфюреру Герберту Гилле о том, что в Михеровском лесу садились советские самолеты, он решил, поразмыслив:
— Все ясно! Это улетели на восток командиры разгромленных мною партизан!
Может быть, Герберт Гилле, один из столпов западногерманского реваншизма, прочитает эти строки. Пусть покусает себе локти, пусть захлебнется пеной бешенства..
«ТАДЕК»: «15 мая 1944 года. Что-то пронюхал немецкий истребитель — все время кружился над нашим районом. Много хлопот было у нас с сигнальными кострами. Полагалось тушить костры, когда летал этот истребитель, и снова зажигать, когда он улетал, чтобы сигнализировать нашим самолетам. Такая игра в кошки-мышки продолжалась с полчаса. Сожгли все дрова, особенно распалку. Наконец истребитель улетел. И вот, к нашей великой радости, два самолета «У-2» приземлились на аэродроме. «Янек» был так обрадован, что не разрешал никому приблизиться к самолетам, опасаясь саботажа. Я предложил лететь согласно партийной принадлежности: по одному пэпээсовцу и одному пэпээровцу — «Марек» с «Янеком» и я с «Казеком».
Наконец улетели. Наша дорога в Сарны должна был равняться тридцати минутам, а равнялась полутора часам, так как на пути оказалось много препятствий. Нас обстреляла противовоздушная артиллерия. Наши самолеты долго кружились, то поднимаясь на большие высоты, то низко спускаясь. Перед глазами то и дело сверкали красные светляки, точно направленные на самолет Наконец — Сарны! Посадка. Освобождение. Командир авиационной части принимает нас у себя в части очень сердечно. Знакомимся с майором из Москвы, который командовал нашей переправой. Долго там мы не задерживались. Садимся на три самолета «У-2» и летим в штаб 1-го Белорусского фронта…»
«МАРЕК»: «И наконец — всем нам памятная и радостная минута приземления первого самолета, потом второго… Какая это была радость. Помню душевное прощание с партизанами… Перелетая линию фронта, наши, летчики маневрировали то вверх, то вниз, то вправо, та влево. Нас порядком мутило от такой карусели… Шестнадцатого мая, ровно через два месяца после прощания с Варшавой, мы были в Москве…»
«КАЗЕК»: «Кажется, я больше всего беспокоился за документы ЦК ППР, которые мы везли с собой. Среди них было важное письмо. Помню, оно было написана очень выразительным, ровным, хотя и мелким почерком. И, конечно, зелеными чернилами…»
«Говорит Москва…»
Как-то после очередного жаркого боя с эсэсовцами, когда каплуновцам пришлось похоронить несколько боевых товарищей в болотистой почве Михеровского леса, Тамара установила рацию и, настроившись на Москву, сняла вдруг один наушник, сунула его мне. Москва передавала сообщение Президиума Союза Польских патриотов. «На днях, — услышали мы голос Юрия Левитана, — прибыли в Москву из оккупированной немцами Польши уполномоченные Крайовой Рады Народовой…»
Тамара и я молча пожали друг другу руки: задание выполнено! А Левитан говорил дальше о том, что Крайова Рада Народова объединяет все польские «партизанские группы, вооруженные отряды и военные формации, порющиеся с оккупантами, в единую народную армию», что «уполномоченные Крайовой Рады Народовой прибыли в Москву, во-первых, для ознакомления с деятельностью Союза польских патриотов в СССР и состоянием 1-й Польской армии, во-вторых, для установления связи с союзными правительствами, в том числе и с правительством СССР».
— Сейчас… сейчас скажут, — взволнованно проговорила всегда невозмутимая Тамара, — сейчас назовут их!..
Но тут Юрий Левитан нас сильно разочаровал. «По понятным причинам… — все тем же приподнято-торжественным голосом объявил он в конце сообщения, — имена прибывших уполномоченных не могут быть опубликованы в настоящее время».
— Но ведь дело не в фамилиях! — успокаивал я Тамару.
Комбриг Каплун был даже разочарован. Польских руководителей и он знал лишь по подпольным псевдонимам: «Марек», «Тадек», «Янек», «Казек»…
Новость, прилетевшая к нам через линию фронта из Москвы, быстро облетела всех партизан в бригаде. Особенно ликовали поляки — их было немало у Каплуна, и все они были такими же отважными партизанами, как и их русские, белорусские и украинские братья. Эта славная бригада была многонациональной по вполне понятной причине: она действовала на стыке Белоруссии, Украины и братской Польши. Среди ее бойцов и командиров было немало закаленных революционеров-коммунистов Польши, Западной Украины и Западной Белоруссии.
Еще через несколько дней мы услышали поздно вечером по радио, по Тамариному «Северку», что представители польского народа встретились с советскими руководителями в столице СССР, в Кремле. После передачи последних известий мы с новым чувством услышали бой часов Кремлевской башни, гудки машин на Красной площади.
Хотя одураченный группенфюрер СС Герберт Гилле продолжал беспокоить нас, посылая в лес «викингов» и сжигая наши шалаши, Тамара ежедневно ловила Москву и держала нас в курсе пребывания «наших» поляков на Большой земле. Все каплуновцы знали о том, как радушно встретили их в Сумах и на фронте офицеры и солдаты частей Первой Польской Армии, которую они инспектировали с 25 мая по 10 июня 1944 года. Мы услышали декрет Крайовой Рады Народовой о создании Польского комитета национального освобождения и о соглашении, подписанном между этим комитетом и правительством Советского Союза.