— Законы гостеприимства его обычно в этом не ограничивают.
— Неужели? — Я посмотрела на синьора да Риальто, который как раз протокольно вещал с противоположного конца стола. — Он кажется таким милым.
— Именно, что кажется.
— Филомен сказал мне…
— Замолчи.
Я обернулась по сторонам. Рядом находились наши дворцовые слуги, соседние кресла у стола занимали наши придворные. Крысы? Филомен говорил, что во дворце завелись крысы. Значит, Чезаре не доверяет вообще никому. Как плохо и как сложно.
Поаплодировав командору, я спросила нейтрально:
— Какой костюм выбрал себе дражайший супруг для карнавала?
— Вот только нарядами я еще не занимался.
— А я буду русалкой.
Тишайший фыркнул.
— Его серенити не любит русалок?
— Его серенити не за что их любить, — пояснил дож любезно. — Они заколдовали его серенити.
— Тишайший Муэрто помнит имена злокозненных колдуний?
— Его тревожит любопытство, проявляемое серениссимой по этому поводу.
— А серениссиму печалит охлаждение к ней тишайшего супруга, — проговорила я, глядя прямо в глаза цвета спокойного моря.
Мое сердце ударилось о ребра и замерло в ожидании, я перестала дышать, боясь ответа.
— Может, — хрипло спросил дож, — мне удастся утолить печали серениссимы?
Нас прервали. Кардинал Мазератти желал произнести тост.
Чезаре его выслушал, приветственно поднял бокал и отставил его, даже не поднеся ко рту.
— Итак, — тишайший повернулся ко мне, прижавшись коленями, — на чем мы остановились?
Нас опять прервали. Дон да Риальто зазывал гостей на галерею, чтоб мы могли полюбоваться цирковым представлением. Пришлось вставать и тащиться наружу. Там по правую руку от сыночка воздвиглась синьора Муэрто, в чьем присутствии флиртовать не то чтобы не получалось, попросту не хотелось.
— Все хорошо? — весело спросила Панеттоне, прислоняясь к балюстраде.
В вышине на натянутом между башенками канате танцевала циркачка, и Маура запрокинула голову, любуясь силуэтом на фоне ночного неба.
— Прекрасно!
Толпа теснила нас со всех сторон, прижимая меня к Чезаре, его рука обняла мою талию. Я хотела еще что-то сказать подруге, но, когда зрители разразились аплодисментами после особо удачного кульбита акробатки, его серенити увлек меня куда-то в сторону.
— Тесоро…
Мы оказались в полутемной каморке под лестницей, шапка супруга уткнулась в деревянную балку, мне в бок уткнулась ручка швабры.
— Что ты там говорила об охлаждении? — после продолжительного поцелуя спросил Чезаре.
— Эдакой малостью моих печалей не утолить.
— А так?
Еще один поцелуй. Я подумала, прислушиваясь к ощущениям, и покачала головой:
— Может, после случки…
— Гадкое слово.
— Обычное.
— Не произноси его.
— А то что?
— А то я устрою тебе случку прямо в этом чулане.
— Какая нелепая угроза! — фыркнула я. — Всем известно, что для этого нужна кровать.
Его серенити привычно обратился к небесам, выражая на сей раз недоумение, где разводят таких незамутненных соблазнительниц. А я вспомнила, как он целовался с Паолой на причале палаццо Мадичи. Она тогда таяла в его руках примерно как я сейчас.
Поэтому, когда Чезаре потянулся ко мне снова, я отстранилась.
— Не время и не место, ваша серенити. Нам следует вернуться к гостям.
Не знаю, чего я ожидала. Дож, ни слова мне не сказав, развернулся и вышел. Дверца осталась болтаться на одной петле. И я осталась. Оскорбленная и несчастная. Гордая и несломленная.
— Филомена? — Петля подломилась, дверь рухнула, в проем заглянула Маура. — Наконец я тебя нашла.
— Панеттоне, — всхлипнула я, — представляешь…
— Потом, — перебила подруга, втискиваясь ко мне и обнимая за плечи, — у нас мало времени. Этот ублюдок здесь. То есть он не знает, что он ублюдок…
— Карла?
— Да, молчи. Она появилась на балу, будто ничего не произошло…
— Слава богу!
— Молчи! — Маура шептала едва слышно. — Он не подозревает, что мы его раскрыли. Филомена, я хочу проучить этого стронцо. Умоляю, сделай вид, что до сих пор ни о чем не догадалась.
— У меня-то это получится, а вот ты, Панеттоне, та еще притворщица. — А потом я вспомнила, как дона да Риальто водила меня за нос целых три года, и прикусила язык. — Хорошо. Надеюсь, ты отомстишь ему за всех пострадавших от их гадкого рода женщин.
— Рагацце, — негромко донеслось снаружи.
Голос принадлежал синьорине Маламоко, я его узнала.
— Мы с Чезаре целовались, — сказала я Мауре.