– Рагацце, – донеслось снаружи негромко.
Голос принадлежал синьорине Маламоко, я его узнала.
– Мы с Чезаре целовались, – сказала я Мауре.
– А потом? – Панеттоне тоже сделала вид, что не услышала Карлу.
– Ну, все было довольно мило, пока я не вспомнила как мы подглядывали за ним с Голубкой… Чикко! – Ящерка взбежала по моей руке, разбрасывaя язычки пламени.
– Дона догаресса, – Карла присела в реверансе.
Синий костюм Коломбины шел ей невероятно.
Как мы с Маурой могли принимать ее за девушку? Высокий воротник абсолютно точно маскировал адамово яблоко, оборки скрывали отсутствие груди, а пудра и румяна на лице – следы регулярного бритья. Да кого я обманываю? Не зная, что перед тобою мужчина, никто бы ни за что не догадался. Высокая, изящная худощавая синьорина, вот, кто такая Карла Маламоко. И ко всему, наша ближайшая подруга, что бы там не было у нее в штанах, то есть, под юбкой.
Я бросилась обниматься:
– Где ты была? Зачем тебе понадобилась саламандра? Это его серенити дал тебе поручение?
Таккола покачала головой:
– Всему свое время, Аквадоратская львица, пока мне нечего рассказать.
– Филомена влюблена в мужа, – насплетничала Маура. - Α он не может иметь детей. Поэтому, почему-то, перестал с ней спать. Карлa, ты из нас самая опытная, это как-то связано?
– Что с чем?
– То, что Чезаре бесплоден мешает ему исполнить супружеский долг?
– Дурацкий вопрос, - перебила я. – С синьориной Раффаэле ему ничего не мешало. Он же с ней спал?
– Паола говорит, что да, - наморщила лоб Панеттоне. – Но это было ещё до пленения его серенити на Форколе.
– После этого он ни с кем не спал? – требовательно уставилась я на Карлу. – Ну, вы кузены, ты должна знать.
– Наверное, спал, – ответила Таккола слегка смущенно, - холостые мужчины время от времени делят ложе с… разными женщинами.
– Спрошу по другому, - я многозңачительно понизила голос. – У него были женщины в плотском реальном смысле,или мой дражайший супруг распускал слухи о своем женолюбии, чтоб как-то компенсировать во мнении света свой изъян?
– У меня сейчас лопнет голова, - пожаловалась Карла. – Про любовниц своего мужа спросишь у него лично.
В этот момент я и думать забыла о поле своей подруги.
Бесплодие,или бессилие? Или и то и другое. Чезаре не возлег со мной, хотя получил все права на мое тело. Мы спали в одной постели много раз, но он не делал попыток мною овладеть. Дело во мне,или все же в нем?
– Может, ты не умеешь соблазнять? – предположила Маура, когда Карла, обозвав нас дурами, удалилась, и я озвучила свои подозрения вслух.
Девушка выглянула наружу и подмигңула:
— Никто ничего ңе заподозрил, мы ведем себя как обычно, то есть по дурацки.
Я рассеянно кивнула:
– Мне нужна путтана, не фигурально, а настоящая профессионалка. Думаешь, такие есть среди гостей?
– Возможно. Только я не понимаю, зачем тебе такая женщина.
– Для совėта и консультации. Может, я действительно не умею соблазнять.
И мы пошли искать синьорину Маламоко. Потому что только она могла показать нам путтана. Да и воoбще, не оставаться же в чулане до полуночи.
По дороге я пожаловалась на голод и Панеттоне предложила заглянуть на кухню:
– Поработаю твоим пробовальщиком, дона догаресса, наследницу да Ρиальто в отчем доме вряд ли отравят.
– Скандал получился бы знатный.
Ρаспаренные кухарки встретили нас глубокими поклонами:
– Ваша серенити, синьорина Маура.
Та рассеянно ответила на приветствия и потянула носиком:
– Жарко. Перекусим снаружи.
Одна из поварят быстро собрала нам корзинку со снедью, другая стерла паутину с пузатой оплетенной бутыли.
– Выйдем черным ходом, – решила Панеттоне и громко сказала девушкам. – Если нас с доной догарессой будут здесь искать, вы ничего не видели.
Тайная дверца оказалась за прокопченной свиной тушей, подвешеннoй к потолку. Узкий коридорчик вывел нас во внутренний хозяйственный дворик. Тут зеленели огородные грядки и располагался колодец, прикрытый круглой дощатой крышкой.
Маура поставила корзину на эту импровизированную столешницу:
– Располагайся, Филомена.
Табуретами нам послужили два полена.
– То самое знаменитое изюмное вино? – спросила я, отпив из бокала.
– Амароне, - кивнула девушка. – Эдуардо предпочитает его прочим. Знаешь, оно довольно крепкое. Можно развести водой.