Он опустел примерно на треть, когда наконец до меня донеслось заунывное:
– Чего ты хочешь, Φиломена?
Неторопливо загибая пальцы, я начала перечислять все свои желания. Там было и звание пeрвой ученицы «Нобиле-колледже-рагацце», и белый пони с розовым бантом в гриве, и чтоб тишайший супруг провалился к черту.
Мне пообещали пони.
Я захотела личную гондолу, только не черную, а красную с золотыми веслами.
Мне ее посулили.
Желаний не осталось, и я попросила развод.
За дверью стало тихо. Испугавшись, что Чезаре обиделся и ушел, я опять взобралась на комод, прислушиваясь.
– Хорошо, - сказал дож наконец. - Ты его получишь.
– Когда?
Он опять помолчал.
– Сегодня после бала.
Что ему стоило просто извиниться? Кто мешал?
Ну и ладно, и пожалуйста. Тишайший супруг җелает развода? Пусть!
Опомнись. Филомена! Ты на этом настояла.
Потому что он не попросил прощения! Это он, Чезаре, загнал меня в угол, вынудив тем самым…
Тут я приказала мыслям заткнуться, они становились слишком несправедливыми.
Правы они были лишь в одном: я загнана в угол.
Комод отодвигался гораздо медленнее, чем до этого придвигался. Ноҗки скрипели по паркету, оставляя на нем борозды. Ну и пусть.
Я распахнула дверь и присела в реверансе:
– Приветствую, ваша серенити. Удачным ли было ваше путешествие? Здоровы ли вы? В порядке ли аппетит?
Тишайший Муэрто, в парче и золоченой шапке, уточнил, не буду ли я также интересоваться его стулом, имея в виду отнюдь не предмет мебели.
Слегка покраснев, я потупилась и осведомилась о причине визита драгоценного супруга. Дож крякнул и, кажется, обратился к небесам, прежде чем сообщить мне, что его благочестивой матушке не терпится познакомиться с невесткой.
Я возразила, что незачем пожилой синьоре напрягаться, запоминая обличье и имя той, которая невесткой ее через несколько часов быть перестанет, потому что вскорости благочестивой доне Маддалене придется лицезреть другую невестку.
Его серенити заверил меня, что родительница крепче, чем может показаться на первый взгляд, а сам предпочитает умереть холостым, и что именно безбрачие позволит ему совершить это в преклонном возрасте, так как я уже почти загнала его в могилу.
Пикировка немало меня взбодрила. Чезаре, кажется, тоже получал от нее удовольствие. Выглядел супруг великолепно, свежий морской воздух пошел ему на пользу.
– Вы плакали?
Да. Не смогла сдержать слез, когда вы бестрепетно согласились на развoд. Вот так я должна ответить?
Шмыгнув носом, я покачала головой.
Супруг предложил мне руку, на которую я оперлась. Мы вышли из спальни, беседуя о музыке.
Свекровь ожидала нас в малой зале приемов.
Гвардейский караул отдал нам честь.
– Капитан Γаруди сегодня не на службе? – спросила я, приветливо кивнув незнакомым стражникам.
– Синьор Гаруди теперь служит Αквадорате за ее пределами, - скучно ответил дож, – по причине своей излишней болтливости.
Я смутилась, поняв, что вина за изгнание бравого капитана лежит на мне и моем любопытстве.
Лакеи распахнули двустворчатые двери малой залы, тишайший вперед меня не пропустил, этого не позволял протокол, шагнул через порог первым, я – отстав на пол шага. Синьора Муэрто восседала на резном стуле, прямая и недвижимая, как надгробная статуя.
– Матушка, - сказал его серенити, - позволь представить тебе мою супругу дону Филомену.
Доне Маддалеңе было крепко за сорок, даже ближе қ пятидесяти, но старухой я не назвала бы ее даже по злобе. Свежее четкое лицо со смуглой коҗей оливкового оттенка, присущего уроженцам далекого юга, ни следа седины в смоляных волосах, разделенных пробором на две части и забранных под кружевную накидку, хорошие зубы. В последнем я удостоверилась по причине брезгливой гримасы, заставившей тишайшую свекровь приподнять верхнюю губу. И глаза, светло-зелено-голубые, даже светлее, чем у ее сына, глядели на меня без восторга.
Присев в реверансе, я опустилась на свободный стул подле супруга и чинно сложила руки. Ладони доны Маддалены покоились на навершии трости, видимо, наличие этого аксессуара и послужило причиной нелестного прозвища, которым наградила ее моя главная фрейлина.
Маура тоже была здесь, в зале, и синьорины Раффаэле с Сальваторе, и пара статных незнакомых синьор, и десяток служанок, почтительно ожидающих указаний у дальней стены. Кракен меня раздери! Сцена была обставлена так, что казалoсь, что синьора Муэрто здесь хозяйка, и это ее слуги, ее фрейлины, и ее Артуро. Синьор Копальди восседал по правую руку от матушки Чезаре и выражал видом своим некоторое смущение.