Оболонь.
*
Груды мертвых листьев шуршали под ногами. Промозглый ноябрьский ветер пробирался даже под дорогую кожаную куртку. Но вернее холодного дуновения жалила хандра. Он брел по усыпанной мертвыми телами листьев аллее. А рядом шагала Тоска.
«Ты прожил долгую жизнь, - шептала она, - а зачем? Чего ты достиг? Вырастил сына? Хорошим человеком? А ты уверен? Он помнит твой адрес? Посадил дерево? Построил дом? Ах да! Ты же каменщик! Творишь типовые голландские коттеджи! Ты это хотел оставить потомкам?»
Он шел, не разбирая дороги. Лишь в висках набатом отзывалось. «Ты это хотел оставить? Это?»
Тенистая аллея заканчивалась, с каждым шагом приближая царство слабеющего осеннего солнца.
Все. Финал.
Он шагнул в океан света, как в незнакомый омут. Без оглядки, зажмурившись. С головой.
Шепот.
Как в детстве.
Хочется застыть перед окном. На час. Два. Три.
Только ты уже не ребенок. Не юноша. Скорее старик.
Шепот.
Он. Открыл. Глаза.
Шпили. Контрфорсы. Ансамбли. Мезонины.
Его идеальные дома.
Наяву.
В самом сердце Города, перед изящными небольшими домиками, сверкающими новенькой краской, стоял пожилой, аккуратно одетый мужчина.
И плакал.
Андреевский. Владимирская. Подол. Горы. Крещатик. Майдан. Печерск. Оболонь. Нивки. Куреневка. Сталинка. Позняки. Теремки. Троещина. Татарка. Борщаговка.
КИЕВ.
Очень жаль, но мы не вечны,
Мы должны уступить свое место другим,
Но мы надеемся беспечно,
Что когда придет на землю Хэллоуин,
То отпустят наши души
Чистые или не очень,
Явится последней теплой осенней ночью
В Город Позолоченных Листьев,
В наш Город Позолоченных Листьев.
Кэт Зуева.