В последний раз оглянувшись на бар (издалека здание казалось еще более неухоженным, вызывая омерзение), Андрей решительно побрел прочь, в сторону, указанную барменом.
— Будем надеяться, что он хоть направление указал верно, — пробурчал он и осекся: собственный голос казался неестественно плоским и совершенно незнакомым. Тишина, в которую он погрузился, была настолько плотной, что каждый звук бил по ушам нескрываемой угрозой.
Где-то залаяла собака. Лай перешел в вой, затем в визг, будто кто ударил пса. Эхом отозвался другой пес — вдалеке, за ним третий — и снова наступила звенящая тишина.
Поневоле Андрей ускорил шаг. Было сложно понять, который час — серые осенние сумерки могли свидетельствовать как о раннем утре, так и о надвигающейся ночи. Его совсем не вдохновляло идти по безлюдной дороге в темноте.
Но и возвращаться смысла не было.
Когда-то, будучи еще студентом, он оказался на улице без копейки денег, проводив свою пассию на такси после дискотеки. В карманах у него оставалось несколько монет, смятая и почти пустая пачка сигарет и зажигалка.
Андрей пошел домой пешком, строго распределив оставшиеся сигареты и развлекая себя пением вслух. На тридцать второй песне Виктора Цоя он добрался до общежития. Седенькая вахтерша ни за что не хотела впускать его. Он и спорить не стал. Неподалеку рос кряжистый каштан. Полный пьяной удали, он вскарабкался на него и по тонкой, опасно потрескивающей ветке забрался на общий балкон, оказавшийся, впрочем, наглухо закрытым на ночь. Он закурил последнюю сигарету и встретил один из самых потрясающих в своей жизни рассветов.
Воспоминание пришло так ненавязчиво, что Андрей не сразу и понял, что произошло. Память возвращалась — пусть неохотно, обрывками — ничего не объясняющими кусками, но возвращалась.
Это приободрило его. Проанализировав эпизод еще раз, он сделал несколько зарубок на будущее. Выходит, что, будучи студентом, он курил, что не удивительно — почти все студенты курят. А потом бросил — вкус табака во рту удивил его. Более того, он был малый не промах — авантюрист, а это уже плюс… Будем надеяться, что плюс: порой авантюристы превращаются в рецидивистов — а ему почему-то не особо хотелось вдруг вспомнить о том, что он серийный убийца в розыске. Впрочем, это вряд ли.
Разухарившись, он принялся насвистывать мелодию наугад и тотчас же всплыли слова к ней прилагающиеся. И не только к ней. Он понял, что знает наизусть по меньшей мере сорок, если не больше, песен группы «Кино»; помнит биографию Виктора Цоя… Судя по всему, он весьма неплохо ориентируется в русском роке («Харе слушать этот говнорок» — пробасил кто-то в голове. И он тотчас же вспомнил Ромку — вечно непричесанного панка с самодельными татуировками на предплечьях. Сутулого и пьяного Ромку, нелепо сгоревшего в собственной квартире незадолго до выпуска)… Да и не только в русском роке. На ум пришло несколько названий зарубежных групп. Вместе с названиями групп память услужливо подкинула ему и названия альбомов и песни, и… рифы, вот как это называется!
— Я умею играть на гитаре! — победно воскликнул он и тотчас же осекся — тишина поглотила фразу, не оставив и эха.
Быть может, он музыкант? гитарист? рок-певец?
Память сочла вопрошаемое вымогательством и, оскорбившись, смолчала. Что ж, хорошего понемногу. В конечном итоге, еще с час тому он не помнил и этого.
Андрей задумался на секунду и решительно затянул: «Но если есть в кармане пачка сигарет… — у него оказался приятный чистый голос, но сама песня звучала плоско, будто из мелодии была выжата вся жизнь, — Значит все не так уж плохо на сегоооодняшний день!»[1] — …упрямо продолжил он. Вышло немного лучше.
Ну вот… теперь будет не так (страшно)… скучно идти.
Невольно Андрей оглянулся. Бар и разрушенная колонка стали неожиданно маленькими, почти игрушечными. Выходит, он порядком протопал. Поглядев вперед впрочем, он не уловил ни малейших изменений. Все тот же безрадостный серый пейзаж, все те же бескрайние бледно-желтые поля. Неподалеку, умоляя небо о чем-то, вздымал ветви древний тополь. У основания ствола Андрей заметил белую поросль. Поравнявшись с деревом, он пригляделся и, заинтересовавшись, подошел поближе. Наклонясь, не сразу понял, что видит, а осознав, — отпрянул с неожиданно сильным отвращением.
Это были грибы. Мертвенно-белые, на тонких, извивающихся ножках под широкими плоскими шляпками. Чем-то они напоминали поганки, но если в поганках угадывалась жизнь, то эта грибница казалась… больной. Грибы, извиваясь, опоясывали ствол; некоторые росли прямо из коры, свешиваясь над собратьями. Поверхность шляпок была блестящей, скользкой.