Для того чтобы увеличить свою силу, Флай попробовал было избавиться от одного из пяти «шань», угнездившихся в его нутре. Осторожными ментальными движениями распутал жертву, освободил от паутины защитных импульсов и подтолкнул горячий, дряблый шар к выходу. Не тут-то было. Освободиться от полупереваренной энергии не удалось; необходимо было для начала встать или сесть, принять определенную позу; да и похоронить, скрыть после отторжения это псевдосущество тоже было негде.
Что за невезение! Флай не страшился боли: что боль – позор был нестерпим! Грузные, мешковатые, сонные мысли – последствия наркотика. Даже сосредоточиться как следует не удается. Флай решил ждать и действовать по обстоятельствам.
Острый оранжевый лист пламени с фиолетовой каемкой на конце: профессор Колодный включил горелку, демонстрируя ее Флаю.
– Сейчас вам будет больно, – заботливо предупредил он.
Пламя жадно лизнуло оголенную грудь Постороннего, рыжеватые волоски скрутились, вспыхнули и истаяли, пахнуло паленым, боль разъяренной осой впилась в нежную плоть.
– Не нужно терпеть. Кричите, – посоветовал профессор.
Флай подождал, пока волна боли накроет его целиком, растворит в себе. Затем волна неохотно отхлынула.
– Что вы делаете с этими кассетами? Кто ваш заказчик?
Пров Провыч добродушно рассмеялся, показав белоснежные крепкие зубы.
– Ну, к чему вопросы? Лежите смирно. Ваше дело маленькое.
– Вы ведь не на правительство работаете. Или мышиные крики в большой цене у садомазохистов?
– Нет, родной вы мой. И членом тайной секты флагеллянтов я тоже не состою.
Еще трижды Пров Провыч использовал горелку, помечая его тело багровыми полосами. Флай больше не мог терпеть и закричал: боли стало слишком много, часть просилась наружу. При этом отметил с некоторым удивлением: как странно, что, даже пребывая в геенне огненной, откуда-то берутся силы на крик.
– Интересно, – сказал профессор, делая пометки в блокноте.
– Теперь перейдем к иссечению тканей, – и взялся за скальпель.
Когда Флай открыл глаза, выныривая из засасывающей трясины небытия, Пров Провыч стоял рядом, заботливо протирая его виски чем-то сильнопахнущим.
– Что же вы так, голубчик, – укоризненно говорил Колодный, – у нас с вами еще долгие часы работы впереди, а вы этак расползлись, а?
Ненависти к нему Флай не испытывал, врагом не считал: просто существо, которое необходимо уничтожить. Нелегкая и неотложная задача.
– Скажите, Колодный, почему вы не пользуетесь видеокамерой? Что вам дает одна лишь звукозапись? А как же фиксирование давления, частоты ударов сердца, мозговых импульсов? Что, так плохо с оснащением?
– Увы, необходимое оборудование стоит дорого. Да не переживайте вы так, – все, что надо, я и так не пропущу.
– Поделитесь со мной, профессор. Я ведь не крыса: интересно все же, за что умираю.
Профессор блеснул очками и неожиданно взял в рот мизинец. Покусав его слегка, сдержанно отметил:
– Нет, любезный мой, вы – крыса. И весьма оригинальная крыса, смею сказать. Вы в своем роде феномен.
– В моем роде все такие.
– То-то и настораживает. В какой-то мере я вам, знаете, завидую, – отсутствие пищевода, идеальная приспособляемость к перепадам температур, поразительная гибкость костей. Ну, и невидимость к тому же, хотя это скорее психический фактор.
– Вы нашли меня по запаху?
– И это тоже, голубчик. У меня разнообразные способности. Но главным образом – по вашим тепловым следам.
Посторонний не видел в этом ничего особенного. Некогда он знал старика-пасечника, который, стоя босиком на асфальте, мог, допустим, распознать, что час назад здесь проходила кошка и куда она направилась потом.
– Вы надеетесь выгодно продать результаты опытов?
– Нет, ну что вы. За такое открытие меня могут просто нивелировать, себе дороже. Лучше использовать их для себя.
– Гиперболоид инженера Колодного?
– Ваша ирония понятна, молодой человек, но неуместна в данной ситуации. Изучив скрытые психологические механизмы возникновения ужаса, боли, отчаяния, я смогу контролировать любого индивида, не говоря уже о мелких тварях.
– Собрались устроить государственный переворот?