Не знаю почему, но у меня сердце сжалось, заболело, словно случилось что-то очень страшное.
– Вы здесь, как хорошо, – сказал внезапно мягкий голос в стороне.
Я обернулась. В дверях стоял почтенный старец в белой мантии. Настоящий Гендельф с фестиваля. Высокий, с длинной бородой, с посохом таким же белым, что в этой пыльной комнате он, казалось, светился.
Эргат старика явно узнал и бросился к нему.
– Они… Они!
Он указал в сторону окна и, кажется, заплакал.
– Да, мальчик мой, – ласково сказал старик и обнял его второй рукой. – Они его поймали, но то, что его больше нет, ничего не значит. Клятвы сильнее смерти. Он вернется. Рано или поздно, так или иначе.
Последняя фраза показалась мне знакомой, словно я ее читала в какой-то книге, а может быть и не одной, но это было связано с магией и было не очень хорошим знаком, потому что речь шла о неизбежном, которое могло настигнуть любого в очень страшной форме тогда, когда его не ждешь.
Сначала я подумала об этом. Потом попыталась представить, какой должна быть клятва, победившая смерть, и только потом осознала, что речь о жизни и смерти.
– Что значит, его больше нет? – спросила я. – Вы хотите сказать, что он мертв? Он обещал быть со мной до конца!
Почему-то меня это разозлило, вот словно речь шла о подчиненном, не принесшим вовремя отчет. Я понимала совершенную неразумность собственной реакции, но меня трясло. Я почти задыхалась от гнева. Вот как он посмел! Взял и погиб! Вот так сразу! Притащил меня сюда и умер, каков гад!
– Спокойно, – попросил старик.
Он взглянул мне в глаза, и стало сразу легче. Понимание нелепости собственных чувств взяло верх и гнев исчез.
На Эргата, кажется, тоже повлияли слова мужчины. Он стянул с головы свою широкую шляпу, поджал губы и отпустил старика, только тихо всхлипнул.
– Не волнуйся, я не оставлю тебя, не бойся. Он уже один раз вернулся и теперь сможет, – уверенно сказал старик и открыл дверь в коридор.
Судя по тому, как она мелодично и противно скрипнула, он явно ей не пользовался, когда пришел к нам. Видимо, переместился прямо в комнату.
– Когда-то давно это была комната Глюквендера, – пояснил он нам. – Он тогда был совсем маленьким мальчиком. Обычно учеников берут после десяти лет, а то и после пятнадцати, когда сила начинает рваться наружу, а я его подобрал намного раньше, – меланхолично говорил старик, выходя в темный коридор.
Его посох действительно сиял, освещая нам путь. Впрочем, свет его был очень странным. Он расходился во всем стороны и словно обволакивал нас всех. Ни одна тень не упала на пол, только канделябры на стенах отбрасывали изящные тени, украшавшие каменные стены. Свечи в них загорались, когда мы приближались, очень робко, будто боялись нас тревожить своим огнем, а потом затухали, когда мы проходили мимо.
Все это казалось мне красивым. Я хотела бы понять, как это все происходит. Может быть, рассмотреть их через волшебный монокль, но его в моих руках снова не было. И куда он исчезает всегда? И можно ли его потерять? Так много вопросов и так мало возможностей все их задать, хотя бы потому, что далеко не все из них я могу выразить словами.
– Глюквендеру было всего три, когда я нашел его. Он даже родителей своих не помнил и имени, зато какая в нем была сила, какие глаза, какая жажда жизни, – не то восхищался, не то сокрушался старик.
Я внимательно его слушала, почему-то разговоры о Глюквендере меня успокаивали, а в груди появлялось убеждение, что он вернется. Да и с чего они вообще решили, что он мертв? Мы видели волков, видели посох, но почему они решили, что Глюк мертв?!
Я подумала об этом и тут же спросила:
– Вы уверены, что Глюквендер действительно погиб?
– Увы, дорогая избранная, – печально сказал старик. – Я уверен, потому что учителя связаны со своими учениками. Эргат тоже это почувствовал, правда?
Мальчик кивнул и снова поджал губы.
– Это все Хергана. Это все из-за нее! – внезапно воскликнул он и снова заплакал, только при этом бросился ко мне, схватил за руку и попросил: – Пожалуйста, победи ее! Пообещай, что победишь ее!
– Обещаю, – не лукавя, сказала я.
Мне сначала было ее жаль, а теперь я уже ее ненавидела. Что бы там эта ведьма ни натворила, а покою не будет ни мне, ни этому миру, пока она жива.