– Что такое Вера Павловна? – Вышедший следом офицер этого самого полка смотрел на меня с усмешкой. – Неужто не знали, кто Вас приютил?
Я отрицательно помотала головой, так что ленты на шляпке закачались. Поручик посмотрел на меня с сомнением. Представляю, как это выглядело в его глазах! Сиротинушка из провинции, которая удачно устроилась в доме одного из самых влиятельных мужчин столицы. Ко всему прочему молодого и весьма симпатичного…
– Клянусь, Фёдор Алексеевич! Его Превосходительство, он… – Я даже не знала, как оправдаться в глазах своего спасителя. И почему, собственно, мне было так это необходимо. – Он не счёл необходимым называть все свои титулы, а разговаривали мы лишь в семейном кругу, где не принято обращаться по званиям…
– Оставьте, мадемуазель. Я Вас не виню. – И одарив меня печальной улыбкой, Толстой пошёл искать извозчика.
Платье – это лишь часть туалета барышни девятнадцатого века. Не менее важной его частью являются составляющие: перчатки, без которых из дома не выйти и на бал не явиться, веер, шляпка, туфельки, чулки. Славно, что пышные украшения для причёски войдут в моду через несколько лет, а то я бы совсем разорилась. Впрочем, я и так потратила на составляющие своего образа почти всё, что было. Даже веер пришлось купить подешевле, не с черепаховым каркасом, а всего лишь с деревянным.
Поручик всё то время, пока мы бегали от лавки к лавке, по большей части сохранял молчание и лишь с лавочниками перебрасывался вежливыми дежурными фразами о погоде, природе и подорожанием пеньки. Лишь когда я взглянула на прилавок с украшениями, жалостливо вздохнула, заглядывая в кошелёчек, сердце Толстого растаяло.
– Что Вам приглянулось, милая моя сестрица? – Это была чуть ли не первая его фраза, адресованная мне, с момента нашего разговора у ателье.
Я нахмурилась, решительно закрывая кошелёк и отходя от прилавка, чем вызвала глубокую досаду на лице у лавочника.
– Если Вы намереваетесь мне что-то дарить, то извольте выкинуть эту дурную мысль из головы. – Я зашагала прочь так быстро, что Фёдору Алексеевичу пришлось меня догонять чуть ли не бегом.
– Ну-ну, Вера Павловна, я что же, обидел Вас чем-то? – Толстой заискивающе заглянул мне в лицо, для чего ему пришлось изрядно потрудиться. Святая простота!
– Не Вы ли, Фёдор Алексеевич, намекнули, что я «удачно устроилась» у… – Я хотела сказать губернатора, но осеклась, поправляя себя, так как к нашему разговору уже прислушивались. – …Петра Александровича?
– Думаю, Вам показалось. – Миролюбиво отвечал поручик.
– Вот как. Теперь я ещё, по-вашему, глупая? – На лицо Толстого было приятно посмотреть. Он всё ещё улыбался, но было видно, как в глазах его мелькает растерянность. Обычная женская логика, ловко заводящая в тупик.
– Вера Павловна… – Поручик сбился с шага, оказываясь у меня за спиной, я уже выходила к дороге.
– Доброго дня, Фёдор Алексеевич. Спасибо за компанию. – Я зашагала вперёд, делая вид, что сейчас сама буду останавливать извозчика. Толстой подбежал ко мне в мгновение.
– Вера Павловна, постойте. Позвольте, я хотя бы довезу Вас до… дома. – Растерянность, непонимание, испуг. Чудесно!
Я сложила руки на груди и молча отвернулась. Мой жест был истолкован, как молчаливое согласие, и бравый офицер ринулся ловить «ваньку».
У дома мы распрощались натянуто-официально. Толстой укатил по своим делам, а я, поднимаясь по парадной лестнице дворца, гадала, что со мной стряслось. Это я-то, которая все конфликты и обиды старается решать мирным путём и словами, сейчас закатила истерику мужчине? Сердце билось сильно и глухо. Отчего-то мне было ужасно, почти до слёз, обидно, что Толстой посчитал меня содержанкой. Хотя и винить его за это было сложно, со стороны оно ведь так и выглядело. Да если говорить начистоту, даже внутри меня шла тихая борьба с самой собой, не принять ли предложение Петра Александровича, которое, я это чувствовала, вот-вот должно наступить.
Слёзы горячим комом подступили к самому горлу. Я бегом бросилась к себе в комнату. По пути попалась Дуняша.
– …подать чаю? – Первую часть фразы я даже не услышала. Я отрицательно покачала головой и поспешила спрятаться за дверью спальни. И только тут позволила горячему кому слёз вырваться наружу.