Голоса исчезли, а на душе стало спокойно.
Осторожно прислушиваясь к тишине, Рик заозирался по сторонам. Все выглядело, как и прежде: один, два, три года назад, когда мистер Лиджебай немного задумчиво склонялся над чистым листом бумаги и, зажигая еще несколько свечей, чтобы отступила тьма, начинал писать. В такие часы, дом окутывала сокровенная тишина, которую не смел нарушить даже дотошный посыльный, частенько доставлявший старшему Джейсону небольшие свертки. Что было внутри — Рик не знал, но судя по реакции отца, содержимое являлось довольно ценным предметом. Но даже этот факт, не давал посыльному права беспокоить мистера Лиджебая когда тот начинал работу. В один из таких неудачных визитов, получив посылку, родитель спустил бедолагу с лестницы, не дав тому даже жалкого суона.
Тайком наблюдая за решительными действиями отца, Рик в очередной раз отметил, что совершенно не знает его. Мистер Лиджебай — молчаливый, худощавый, слегка сгорбленный учитель речи, решивший коротать старость среди пыльных томов библиотечной коллекции, каждый раз не уставал поражать своего сына слегка эксцентричными, но весьма решительными действиями. Для окружающих — он покладистый и мягкий, в один миг мог вспыхнуть, словно вулкан, став для всех вокруг настоящим стихийным бедствием.
Подойдя к столу, Рик так и не решился сесть в глубокое, обитое темной кожей кресло. Письменные принадлежности находились на своих местах — педантичность была еще одной особенностью характера главы семьи Джейсонов. Гусиное перо, воткнутое в песочницу стояло ровно посредине стола; чернильница из экстракта сандалового дерева располагалась в правом углу возле стопки бумаги, печать семьи Джейсонов — в левой. Принадлежности для заточки перьев лежали поблизости.
Рик протянул руку и сразу одернул ее. Дымка запрета все еще витала над рабочим местом, пристально следя за исполнением бесчисленного количества правил.
Мистер Тит, равнодушно наблюдая за юношей, делал вид что дремлет, но Рик чувствовал — зоркие кошачьи глаза продолжают следить за каждым его движением.
Недовольно поморщившись, юноша повернулся к животному спиной. Не хватало еще, что бы какой‑то там кот диктовал ему свои условия. Этакий душеприказчик мистера Лиджебая!
С чего начать? Какой предмет со стола может ответить на его вопросы?
Первым на глаза юноши попался лист бумаги, сложенный вдвое. Он лежал под кусочками воска, словно невзрачный черновик, который отложили в сторону за ненадобностью, но отчего‑то не выкинули в корзину. Рик осторожно развернул его и обомлел.
Карандашный набросок сильно напомнил ему все того же мистера Невежу. Огромный, плечистый человек в широкополой шляпе и с трубкой в зубах выплывал из грифельного тумана, словно живой. Еще один рисунок. Но на этот раз более четкий, не оставляющий надежды сомнениям.
В голове вихрем промелькнули последние строчки отцовских мемуаров: «… он выплыл из‑за поворота, словно призрак, рожденный моим воспаленным разумом. И я понял — не будет мне больше прощенья и пощады. Он наведался ко мне, чтобы напомнить о моих давнишних прегрешениях. Бесплодное видение улыбнулось и исчезло в тумане. Видимо — не сегодня. Скорее всего — не сейчас. Я облегченно выдохнул».
От последних слов мороз побежал по коже. Рик живо представил вечерний сумрак и таинственную встречу с незнакомцем, который пару часов назад представился старинным другом мистера Лиджебая.
Стоило юноше перелистнуть страницу книги, и перед ним открылась еще большая череда вопросов и противоречий. Лист с рисунком имел оборванный край и идеальный белый цвет. Такие безупречные параметры Рик видел только в одной книжке. Пролистав дневник отца от корки до корки, юноша затаил дыхание — переплет был в безупречном состоянии, словно на месте вырванного листа, возникла новая, девственно чистая страница.
Тем временем, мистер Тит вытянув спину, наслаждался просторным креслом — и, судя по его надменной физиономии, предлагал Рику самому докопаться до хитросплетений судьбы покойного родителя.
День второй: когда розы становятся серыми, а старьевщик теряет голову
Цветы длинными стеблями тянулись к свету, заслоняя собой широкие окна небольшого, но весьма уютного магазинчика, который прятался за высокими каменными домами, на пересечении улицы Безразличия и Гордости.
Порой колокольчик у входа не замолкал ни на минуту. У самой двери слышались вежливые приветствия и добродушный хозяин, начинал описывать прелести и без того прекрасной оранжереи. Цветы на любой вкус: от ярко — алых до темно — сиреневых оттенков; здесь можно было подобрать не только букет, но и насладиться невообразимым калейдоскопом пьянящих запахов. Даже в самый пасмурный день или внезапное ненастье, покупатели расцветали в улыбке, завидев крохотные розы пип — гордость мистера Бишепа, владельца цветочной лавки «Радужный бутон».