— Суров ты, дедушка, — глаза девушки нехорошо блеснули. — Мы вроде не ссорились. Я со всем уважением к тебе, дарами поклонилась, а ты меня волкам на съедение.
— А ты как думала? — в этот момент почти комедийный дедуська вдруг обрел некую монументальность, мягкие и расплывчатые в свете костра черты его лица приобрели довольно грозные очертания, в нем ощутимо почувствовалась древняя и не очень добрая сила. — Прийти в мой дом да сотворить в нем волшбу, за которую в былое время не всякий волхв брался, — немалый проступок. А наши порядки тебе, ведьма, известны, и не говори, что это не так. Сотворила что — будь готова за дела свои ответить полной мерой. Да я-то что? Ты теперь думай, как перед хозяйкой ковена своего отплясывать на угольях босыми пятками станешь. Или ты думаешь, что она не узнает о том, что здесь случилось? И мечтать о таком не моги!
— Откуда? — вкрадчиво поинтересовалась его собеседница. — Разве что вы весточку в столицу пошлете. Или нет? Может, не станете? Ну а больше тут никого нет. Я промолчу, этот, само собой, тоже…
— И не надейся, — старик захихикал, и вся его строгость улетучилась. — Мы-то с этим парнем, может, и промолчим, ладно, что уж теперь… А вот как ты наше солнышко ночное замолчать заставишь?
Я сначала не понял, о чем он, а после заметил, как палец на Луну показал.
— Когда такой владыка, как Великий Полоз, свой лик Ночи кажет, все силу имеющие про то мигом узнают, — назидательно произнес дед. — Так что не надейся, девка. Уже завтра тебя свои же терзать станут, вызнавая, что ты от Велесова слуги ближнего получить хотела. Или, того хлеще, получила. И что бы ты им ни говорила, веры тебе все одно не будет. Вы же, ведьмы, что сорная трава — и полезной овощи расти не даете, и друг дружку давите почем зря. Так что готовься, красавица, к огню да стали. Без них тут не обойдется.
— Я очень извиняюсь, — мне отчего-то стало жалко совсем сникнувшую девушку, являвшую сейчас собой довольно жалкое зрелище. — А вы вообще кто? Лесник?
Нет, так-то у меня вопросов было куда больше, начиная от того, кто такой Великий Полоз, и заканчивая огнем и сталью, которые светили этой вредной милашке. В смысле стоит ли так жутковато шутить над молоденькой девушкой, пусть даже и не очень приятной в общении? Вон, у нее глаза уже на мокром месте.
— Можно и так сказать, парень, — дружелюбно отозвался дед. — Но лучше зови меня Лесным Хозяином, так вернее будет.
— Да он все равно не поймет, — бросила девушка, шмыгнув носом. — Правильно вы говорили: городские мы и есть, ему сначала все разжевать надо, а после в рот положить. Валер, это леший. И сразу предваряя твой смех — самый настоящий. Над тобой никто не издевается, это не шутка. Этот господин — единоличный владыка леса, в котором мы сейчас находимся, здесь ему подвластно все: от листа на дереве до медведя. Просто прими эту информацию как факт и не вздумай шутить по этому поводу. В наших кругах не принято обижать хозяина в его доме, за подобное спрос быстрый и строгий.
— Первые разумные слова за все время, — приосанился старичок, поглядывая на меня. — Все так.
Леший. Огненный змей. А девушка, стало быть, ведьма. Не в смысле «ах ты, ведьма», а настоящая.
И что мне делать со всей этой информацией? Как к ней относиться? Ну, положим, все правда, как бы глупо это ни звучало. И? Дальше что? Надо же как-то на происходящее реагировать?
Самое забавное, что больше всего мне хотелось не засыпать новых знакомцев нелепыми вопросами, а есть. И спать. Даже не знаю, какое из желаний было сильнее.
Ну леший. Ну ведьма. А почему бы им и не быть? Я года два назад читал с десяток этнографических исследований конца девятнадцатого века, когда одной приятельнице помогал диплом писать, и смело могу сказать — Шекспир был прав. «Есть много, друг Горацио, на свете». Правда, не думал, что сам с подобным столкнусь. Но, с другой стороны…
— Да мне, дедушка, теперь все едино, — девушка снова шмыгнула красивым точеным носиком. — Хоть головой в пень бейся. До Змеиного дня меньше трех месяцев осталось, вот ведь какая штука. Валер, пятью пять сколько будет?
— Двадцать пять, — на автомате ответил я.
— Именно, — красавица провела ладонью по лицу. — Двадцать пять служб мы Полозу задолжали. И пока даже непонятно каких.
— Чего ж тут непонятного? — изумился леший. — Эх, человеки! Слушать слушаете да ничегошеньки не слышите. Или соображать не желаете. Парень, давай-ка, грудь заголи.
Точно. Меня же змеюка в нее тюкнула, а я и забыл со всеми этими разговорами глянуть, что там. Боли нет, но мало ли?