— «Крокодильчика» поймал? — глянув через плечо приятеля, спросил у него Гендос. — Не самая плохая примета. Ходим вокруг, ищем, может быть россыпь.
— Почему «крокодильчика»? — заинтересовался я.
— Цвет монеты видишь? — пояснил Пашка. — Она почти зеленая от окиси, так что можно выбрасывать, поскольку проку никакого от нее нет. Медь же. Ген, по ходу, «двундель».
Наш друг взял монетку, подбросил ее на ладони и согласно кивнул.
— С учетом того, кем я по профессии являюсь, мне дико стыдно за невежество, но что такое «двундель»? — вздохнул я, осознавая собственное несовершенство. — Если не сложно.
— Двухкопеечная монета времен царствования Александра Первого, — охотно ответил Гендос. — Она из царских, чаще всего попадается именно в таких местах, потому практически ничего и не стоит. Конечно, все зависит от монетного двора, где ее чеканили, но раритет — он такой раритет, процентное соотношение успеха и неудачи всегда не в нашу пользу.
— «Николашки» не реже попадаются, — возразил ему Пашка. — Но тоже, как правило, «убитые».
— А вот ты сказал «в таких местах», — уточнил я. — В смысле в деревнях?
— Ну да, — Генка зачем-то начал шарить ногой в крапиве у стены. — Каждой монете — свое место. Например, «аннинская» медь чаще всего в полях встречается. Не знаю, отчего так. То ли селяне считали хорошей традицией пару монет в пашню перед посевом бросить, то ли так любили Анну Иоанновну, что не жалели деньгу, лишь бы ее хоть как-то похоронить. Не просто же так сию венценосную особу «Кровавой» окрестили.
— А монеты эти в народе прозвали «царица полей». Если интересно, когда вернемся, то ко мне заскочим, у меня их дома много скопилось, — добавил от себя Сивый. — Ген, ты чего там ищешь?
— Уже нашел, — наш друг нагнулся и вытянул на свет божий старый массивный котел, бока которого были рыжими от ржавчины. — Как знал, что эта рухлядь тут валяется. Интуицию не пропьешь. Кидай сюда своего «крокодильчика». Считай, счет открыт.
И верно — котел начал потихоньку заполняться, причем чаще всего моими находками. Вот не везло и все тут. Начал с того, что выкопал шесть «бескозырок», одну за другой. «Бескозырка» — это пробка из фольги, именно такими во времена позднего СССР запечатывали водочные бутылки. Ее, срывая ногти и матерясь, сковыривали с горлышка колхозные трактористы, после чего она летела на землю, затаптывалась и долго ждала того момента, пока Валера Швецов не найдет ее с помощью металлоискателя.
Ребята знай надо мной посмеивались, приговаривая, что через это все проходили. Есть у меня подозрение, что как-то можно по сигналу отсортировать фольгу от всего остального, но как именно, я не знал, а они не рассказывали.
Так и прошло несколько дней, мы методично обшаривали деревню, на самом деле большую, причем в активе у ребят уже значились довольно приличные, на мой взгляд, находки, вроде старых нательных крестов, нашейных иконок и разнообразных монет, относящихся практически ко всем представителям династии Романовых, кроме, пожалуй, самых первых. А еще Сивый нашел чью-то давнюю захоронку, в которой обнаружились три десятка потемневших от времени серебряных полтинников 1925 года, проржавевший в хлам наган и дюжина патронов к нему. Как видно, какой-то крестьянин предвидел то, что по его душу вот-вот нагрянет ОГПУ, и доверил последние сбережения земле, но так за ними и не вернулся. По крайней мере, мне именно эта версия была наиболее близка.
И вот сегодня я наконец-то нашел свою первую монету, на которой можно было хоть что-то разглядеть. Жуткого вида денежки мне попадались частенько, но назвать их «добычей» у меня язык не поворачивался. Некоторые из них вообще прямо в руках крошились. Как верно было замечено, медь же, не золото. И почва тут не песчаная, в которой все лучше сохраняется.
— О, подберезовик, — сообщил нам вдруг Гендос. — Смотри-ка!
— Ты о чем сейчас? — снял наушники Сивый. — А?
— Ну а сам как думаешь? — наш друг поднял над головой крепкий гриб с коричневой шляпкой. — Вот, толстоножек, первый в этом году. Надо же, как рано пошли. Хотя… Дожди лили, теперь вот тепло пришло, чего им не лезть? Надо будет в лес наведаться, может, на похлебку наберем. Надоели консервы.
— Так давайте схожу, — охотно отозвался я. — Не вопрос.
Я очень люблю собирать грибы, еще с детства, даже больше, чем их есть. Наверное, где-то на генетическом уровне у меня в крови заблудилась пара хоббитских эритроцитов, потому как вся родня по отцовской линии, как, впрочем, и сам родитель, тоже является большими поклонниками «тихой охоты».